Черный Лотос
Шрифт:
Настоятельница нахмурилась.
– Именно сейчас он медитирует, и беспокоить его никак нельзя.
– Я сообщу его святости, что вы просили об аудиенции, – сказал доктор Мива, – и дам знать, когда ему будет угодно принять вас.
– А теперь, извините, мы должны обсудить кое-что, – подвела конец беседе Дзюнкецу-ин.
Рэйко была возмущена тем, что ее беззастенчиво выставляют за дверь и притом отказывают в беседе с вышестоящим духовным чином. Только что могла сделать она, женщина, без поддержки властей, одна против шестерых?
– Что ж, благодарю за содействие, – сказала она, пряча гнев, поклонилась и встала.
По взгляду настоятельницы
Рэйко замедлила шаг и сказала:
– Простите, перед уходом мне нужно облегчиться.
Монахини, поколебавшись, кивнули и провели Рэйко к дощатому сооружению, стоящему среди сосен на монастырских задворках. Ставя ногу на ступеньку перед дверью, она сказала монахиням, чтобы те не ждали ее. Наконец она заперла дверь и очутилась в тесной и темной кабинке. Из дыры в полу несло человеческими испражнениями. Подождав минуту, Рэйко приотворила дверь и выглянула. Монахини стояли поблизости, следя за уборной. Рэйко охнула от досады. Как бы ей отвязаться от стражи, не нанеся оскорбления секте, не расстроив Сано и не распугав обитателей монастыря, к которым она собиралась обратиться осторожно и тактично?
Вдруг осторожное "тук-тук" заставило ее обернуться. В задней стене нужника имелось оконце, забранное деревянной решеткой, через щели которой проглядывала вытянутая голова с оттопыренными ушами. Тот самый монах с веранды!
– Умоляю, достопочтенная госпожа, я должен поговорить с вами, – произнес он лихорадочным шепотом. – У меня для вас важные сведения.
В душе Рэйко забрезжила надежда, подавив первоначальный испуг.
– Какие? – прошептала она.
– Встретьтесь со мной за воротами храма. Прошу вас.
Миг – и он исчез, шурша босыми ногами по сосновой хвое.
5
Тот, кто глубоко привязан к
мирским учениям и соблазнам,
Не может избежать несчастий и
страданий.
Сутра Черного Лотоса
Дом оглашался ревом Масахиро. Чем только не пытались утихомирить его няньки после ухода матери – едой, забавами, вниманием, – дитя заливалось все горше. К обеду даже Мидори, которая, зайдя в гости к подруге, узнала о ее отсутствии и осталась помочь с мальчиком, оказалась не в силах выносить этот рев и сбежала с младшей из служанок, О-ханой, в садик. Солнечный свет просачивался сквозь алые листья кленов и мягко освещал девушек.
– Наконец-то тишь и покой! – воскликнула О-хана. Ей было девятнадцать лет, этой обладательнице лукавой улыбки и остроносого, но не лишенного прелести личика. – Везет тебе, ты фрейлина. Тебе не приходится возиться со всякими плаксами. Сидишь себе день-деньской у госпожи Кэйсо-ин и горя не знаешь. Не пойму, что за радость ходить сюда, когда маленький господин вот-вот сведет всех с ума.
– Здесь хорошо, – сказала Мидори. Она разгладила свое розовое кимоно, помятое ребенком. – Рэйко и сёсакан-сама так добры ко мне. Да и Масахиро мне нравится.
– А может, еще кто? –
Мидори покраснела при мысли, что служанка заметила ее интерес к Хирате.
С первым вассалом сёсакан-самы она познакомилась три года назад, уже наслышанная о его подвигах в Нагасаки, где он спас жизнь хозяину и в одиночку захватил шайку контрабандистов. Похожий на героя из прошлого – честный, добрый и великодушный, – Хирата сразу понравился Мидори. По крайней мере он в отличие от прочих самураев Токугавы не гнушался ее семьи.
Мидори была дочерью "стороннего" даймё – удельного князя, чей клан потерпел поражение в битве при Сэкигахаре и был вынужден присягнуть на верность победителю – Токугаве. И хотя Мидори была хороша собой, а могущественный род Ниу обеспечивал ее весьма солидным приданым, многочисленные дворцовые интрижки между фрейлинами и молодыми самураями бакуфу обходили ее стороной. Мужчины предпочитали девушек, приближенных к правящему семейству, а красота и манеры Мидори были не таковы, чтобы заставить забыть о ее положении. Мало-помалу она смирилась с участью будущей жены какого-нибудь второсортного, всеми отвергнутого чиновника, как вдруг появился Хирата. Удивительно, но он закрывал глаза на политические, имущественные или классовые различия, неизбежно влияющие на взаимоотношения людей. Порой казалось, что Мидори нравится ему такой, какая есть, и дружба с Рэйко давала ей возможность продлить это замечательное знакомство. Она старалась проводить весь свой досуг в усадьбе сёсакан-самы, чтобы видеться с Хиратой настолько часто, насколько позволяла его служба. Оба питали любовь к играм и по вечерам частенько встречались за картами. За разговорами, смехом и шутками Мидори поняла, что влюбилась. Вот и сейчас она всем сердцем надеялась его встретить...
Какое-то жужжание над ухом отвлекло ее от мечтаний. Что-то пролетело мимо лица.
– Оса! – взвизгнула О-хана.
Насекомое неслось на нее. Девушка заверещала, прикрывая голову руками.
Паника оказалась заразной. Мидори закричала, когда оса зависла в воздухе перед самым ее носом. Они с О-ханой вцепились друг в друга и закружились, преследуемые насекомым.
– Помогите! – взывали девушки наперебой.
Потом оса запуталась в длинных волосах возле шеи Мидори, стала биться, пытаясь выбраться, и рассерженно жужжать.
– Сними ее! – закричала Мидори и, предчувствуя укус, упала на колени.
Но О-хана только пятилась и хлопала глазами.
Внезапно мужской голос произнес:
– Что здесь происходит?
Мидори подняла глаза. Хирата, крепкий, в расцвете своих двадцати трех лет, стоял с мечами за поясом и с любопытством взирал на девушек. От радости у Мидори сердце чаще забилось в груди.
– Оса попала за воротник! – воскликнула она.
Хирата опустился рядом с ней. Одним движением он подхватил осу за крылья, вынес подальше в сад и подбросил в воздух. Та улетела, а Хирата повернулся к Мидори с О-ханой.
– Все, вы спасены, – сказал он со смехом.
Мидори поднялась на ноги, не сводя с него восхищенного взгляда. Он так храбро, так чудесно держался... и не важно, что лицо его было слегка скуластым и большеротым и не совсем походило на идеал красоты. Она мечтала о его любви и свадьбе – зная, что ее семья не одобрит брака с бывшим полицейским; зная, что и Хирата по положению заслуживает лучшей невесты, нежели дочь опального феодала. Два года назад, одним из летних вечеров, между ними произошло нечто, после чего она поняла: счастье возможно.