Чёрный монах
Шрифт:
– Не знаю, право… – «Хм… дурак
Чудит во всём от вечной лени,
Но как бы ни был ум широк,
Всего туда не вместишь впрок.
«Ты ведь всё больше – брат науки…
По философии?» – Да, да… –
«И что ж, не вызывает скуки?»
– Напротив – вся моя «еда»!
Вся жизнь моя – в одном ученье,
Из мудрости – всё вдохновенье!
Психологов читаю рой
И мысли увлечён игрой,
Но философия мне ближе,
Ей
Мыслители – мои друзья…
Живу в очарованье книжек:
Я так наукой увлечён,
Порой забуду и про сон… –
«Дай Бог, – сказал старик в раздумье,
Поглаживая свой бакен, –
Любовь к науке – что безумье,
Порой оно затянет в плен,
В оковы дум и вдохновенья –
Таков избранник размышленья…
Дай Боже, рад я за тебя:
Стезя завидная твоя».
Вдруг он прислушался… в досаде
Он убежал, исчез в кустах…
Затем раздался крик что крах:
«Никто не думает о саде!
Кто лошадь, черти, привязал?
Кто яблоню, канальи, мял?
«Всё перепортили и рады!
Всё перемерзили, вот ад!
Всё пересквернили – все гады!
Весь перепакостили сад!
Что значит – нету мысли целой!
Пропал мой сад, погибло дело!
Ах, Боже мой, ах, Боже мой!»
С лицом, покрытым хладной тьмой,
Вернулся к Коврину бедняга,
Изнеможён и оскорблён;
Казалось, самый страшный сон
Примчался в явь под знаком флага:
«Разрушен сад, погиб Егор –
К чему отчаянья укор?»
«Ну что поделать с дураками!
Анафемский народ! дурдом! –
Печально разводя руками,
Сказал он слёзным голоском. –
По ним давно страдает трёпка!
Ты представляешь, ночью Стёпка
Возил навоз; ему, ослу,
Взбрело вдруг привязать к стволу
(Каналья!) лошадь…он вожжищи
Так туго намотал, подлец,
Что в трёх местах кора – вконец
Потёрлась!.. Он раскрыл глазищи
И хлопает! Толкач, осёл!
Повесить надо! Нет – на кол!..
«От этих дурней мало проку… –
Он, успокоившись, обнял,
Поцеловал Андрея в щёку, –
Дай Бог… дай Бог, – забормотал, –
Учение всегда желанно…
Я рад, Андрюша, несказанно,
Что ты приехал, очень рад,
Спасибо! Ну, пойдём и в сад…»
Потом такою же походкой,
Проворной, быстрой, озорной,
И с думой на лице большой,
Серьёзной, трепетной и кроткой,
Он обошёл любимый сад,
Забыв про горе миг назад.
Теплицу
Сарай грунтовый, целый сад, –
Старик открыл весь «рай» Андрею
И был вниманью очень рад.
Две пасеки, что он любовно
И смело, прямо, не условно,
Явленьем века называл, –
И их он гордо показал
И счастлив был, что друг учёный,
Вниманье искренне даря,
Светился чувством как заря
И был рассказом увлечённый.
Как мало для довольства нам –
Дарить понятное друзьям.
Взошло лучистое светило,
Пока прогулка их влекла,
И сад так нежно осветило,
Даря веселие тепла,
Отраду трепетного света,
Что Коврин чуял близость лета:
«Ещё в начале только май,
А впереди ведь – жаркий рай,
Такой же длинный, яркий, ясный,
Как этот день… в груди моей
Трепещет чувство ранних дней,
Восторг – лишь юности подвластный!
Давно ты видел, милый сад,
Мой детский и невинный взгляд,
«Как резво бегал по алее,
И мир мне счастье обещал…»
Былое ожило в Андрее,
Он старика поцеловал
И обнял кроткими руками.
Растроганные, со слезами,
Они пошли обратно в дом
И стали чай пить с пирогом,
Со сливками и с кренделями.
Старинный дорогой фарфор,
Белёсой скатерти узор
И ложки с чудными краями, –
Все эти мелочи опять
В нём детство, юность стали звать,
И постепенно, тайно вместе
Сливались в счастья тихий лик,
В отрадном, вдохновенном месте
Былой и настоящий миг.
Цвели былого впечатленья,
Даря родные наслажденья,
От них теснились чувства, ум
Был полон оживлённых дум:
«В душе так тесно, но приятно,
На сердце радостном легко,
И здесь – что было далеко,
Что мне казалось невозвратно…
Родной, любимый, милый дом,
Ты отогрел своим теплом…»
Проснулась Таня, вместе с нею
Он выпил кофе, погулял.
Всё чудилось тогда Андрею,
Что будто он её не знал.
Она взмахнёт ли волосами,
Обнимет ли его руками,
Посмотрит весело с огнём,
Пошутит озорным словцом,
Задумается ль сном отрадным, –
Всё ново и прельщает в ней:
Как повесть редкую Андрей
Читал её в порыве жадном.