Черный нарцисс
Шрифт:
– Ты чего тут делаешь? – спросила хозяйка пса.
Виктория терпеть не могла фамильярности, тем более от незнакомых людей. Она неприязненно покосилась на старушку в полиэтиленовом плаще и сунула распечатку в карман.
– Ничего. А что, тут ходить запрещено?
– Из газеты, что ли? – спросила старушенция и сама же себе ответила: – А то кто ж еще станет здесь бродить!
– Вам что-нибудь известно про убийство? – напрямик спросила Виктория.
– А то! – удовлетворенно отозвалась собачница. – Ведь это же я ее нашла.
– Вы имеете
– Ну так! Ох, как она бедную Жозефину испугала… Да и меня тоже, честно говоря.
Виктория взглянула на свидетельницу с немым вопросом в глазах.
– Жозефина – это она, – пояснила старушка, кивая на свою любимицу, которая как раз в это мгновение деловито присела возле стены. – Любишь собак?
– Еще бы! – не моргнув глазом, объявила Виктория. Ради того, чтобы узнать нужные сведения, она готова была полюбить хоть дракона с его выводком.
– Ну, тогда ты понимаешь, как я взволновалась! Жозефина все лаяла и никак успокоиться не могла. Пришлось ее на руки взять, погладить…
Типичная реакция собачницы, неприязненно подумала Виктория. Что псина переживает, конечно же, куда важнее того, что перед тобой лежит убитый человек.
– А потом, – заключила старуха, – вызвала я этих… ментов, короче.
– Значит, это были вы?
– А куда деваться? – пожала плечами старушка. – Все равно бы кто-нибудь их вызвал. Да и чем раньше ее убрали бы отсюда, тем лучше.
Ну да, ну да, смутно помыслила про себя писательница, это, конечно, самое главное. Жутко неудобно, когда возле дома валяется труп и мешает собачке отправлять естественные надобности.
– У нас есть сведения, что следствие топчется на месте, – заявила она, подражая официальному тону. – Как я понимаю, сами вы не видели, кто ее убил?
– Да что ты, конечно, нет!
«Ну и на кой ты мне сдалась тогда, старая перечница? Только время с тобой теряю».
– А кто-нибудь другой мог что-то видеть? Ну, не знаю, может, во дворе кто-то говорил, или на лавочке бабушки обсуждали…
«Точно. Надо найти местных старух, умаслить их, втереться к ним в доверие и расспросить. Если что-то и было, старым сплетницам уже должно быть все известно».
– Эх, – с явным сожалением вздохнула собачница, – да не видел никто ничего, в том-то и дело. А ты из какой газеты?
Само собой, тотчас же выяснилось, что Виктория работает в самом крупном московском издании, ни один номер которого не обходился без уголовной хроники. Старушка удовлетворенно кивнула.
– Хорошая у вас газета, душевная, – сообщила она.
«Ну да, желтушный листок с истеричными интонациями… Хотя, судя по тиражам, – самое то, что нужно народу».
– Вам совсем ничего не известно? – жалобно спросила Виктория, придав лицу умоляющее выражение. – А то мне статью писать, так что же я напишу, раз свидетелей нет и никто ничего толком не знает…
Старушка задумалась.
– Видела я кое-что, – наконец нехотя призналась она.
«Ах ты! Какого черта тогда сказала, что ничего не видела?!»
– Только
– Что открыто? – заинтересовалась Виктория. – О чем вы говорите?
Старушка зачем-то оглянулась и понизила голос. Виктории стало смешно – она поняла, что ее собеседница действует точь-в-точь так, как предписывают каноны детективных сериалов.
– Я ментов с домашнего телефона вызвала, – начала собачница. – Назвала свой адрес, все, как полагается. Жозефина легла спать, совсем утомилась бедная девочка, а я села у окна. – Она неопределенно махнула рукой, указывая в сторону дома напротив. – Из моего окна очень хорошо все видно, надо тебе сказать. Ну так вот… Приехал сначала один милиционер, молодой такой. Покрутился вокруг, посмотрел на тело, что-то сказал по сотовому или по рации, в общем, доложил. Ну а потом быстренько так, быстренько, ширь-ширь по сторонам глазенками. И того.
– Что – того? – спросила Виктория, не желая разгадывать словесные ребусы. Старушка сделала большие глаза.
– Цепочку он с нее снял, – сдала она с потрохами сержанта Лавочкина. – С подвеской. И в карманчик ее – хоп! Вот такая у нас милиция.
Тоже мне, откровение, с внезапным чувством омерзения подумала лжежурналистка. Ну обобрал мертвую, и каким образом это может помочь ей, Виктории, найти того, кто убил Катю Бородину, в девичестве Корчагину?
– И это еще не все, – продолжала старушка. – Потом появился другой милиционер, постарше.
– И они вдвоем снова обобрали тело? – подсказала Виктория.
Однако старушка покачала головой:
– Нет. Этот, видать, честный, он тело не трогал. Он чего-то сказал молодому, ну, воришке тому, и поднялся ко мне. Я ему, конечно, все рассказала, как я труп нашла, хотела и про того, молодого, рассказать, но он так зевал – не молодой, а который со мной говорил, – что мне тошно стало. Да и потом, я думаю, они все там одним миром мазаны. Верно?
– Вы совершенно правы, – объявила Виктория подхалимским тоном, забавляясь в душе. – И что же было дальше?
– А дальше, – важно сказала старушка, – появился еще один.
– Милиционер?
Собачница внезапно рассердилась:
– Что ты все время перебиваешь, прыткая какая! Я же сама все рассказываю. Этот не милиционер, он был в курточку одет, простую такую. Он поговорил с ними, а потом стал осматривать тело. И что ты думаешь? Смотрю я, только эти двое отвернулись, менты то есть, как он колечко с пальца убитой – хоп!
– То есть он спер кольцо, – подытожила Виктория.
– Ну да, и в карман его. С таким видом, словно ничего не случилось. А те двое даже ничего и не заметили. – Собачница рассмеялась, но на лице ее было написано изумление перед такой коллективной бесцеремонностью. – Нет, ну это надо же? Вор на воре! Один цепочку скоммуниздил, а другой, значит, кольцо!