Черный огонь. Славяне против варягов и черных волхвов
Шрифт:
Только теперь ясообразил, что опасно промедлил, предаваясь горю и борясь с колдовским огнем. Нужно было идти на веслах к берегу и высаживаться на твердую землю.
Поздно подумал! Румы — места для гребцов — уже дымились, да и сами весла, испятнанные огнем, горели, ломались, теряя упругую силу.
— Заколдованы! Заколдованы! Будь они прокляты, лесные колдуны! Их огонь не гаснет! — в смятении кричали бесстрашные воины. Ибо дети Одина хоть и презирают страх, но смятение ведомо им, как и остальным смертным.
Я видел, как Дюги Свирепый, впав в белую ярость от вида гибнущих деревянных коней, отбросил в реку шлем, полный воды, и, выхватив
Тогда Свирепый не выдержал. Скинул тяжелую, не дающую плавать кольчугу, сорвал с себя наручи и поножи, зажал в зубах свой второй меч и бросился в воду, рыча от ярости. Поплыл к берегу быстро, как большой тюлень, удирающий от охотников. Стрелы поличей, и большие и малые, летели ему навстречу и встречали его. Но могучий воин продолжал плыть, оставляя за собой красные кровяные следы, как оставляет их рыба-кит, уходящая от охотников через волны после неловко брошенных копий…
Я, Рагнар Большая Секира, видел, как это было. Я смотрел вокруг и отчетливо, до мельчайших подробностей видел, как посреди полноводной реки горели драккары и воины. Никогда мне не забыть эту горестную картину! Я все еще не находил в себе сил расстаться с «Птицей моря», которая, погибая, трещала и стонала теперь от огненной боли. И мой дух стонал и корчился вместе с драккаром, потому что стоны о погибающем друге не делают воину бесчестья!
Обожженный, истыканный стрелами, как еж колючками, красный от крови Дюги все-таки выбрался, выполз на берег с мечом в зубах. Рванулся вверх по обрыву, цепляясь за ветки. Он уже не рычал, только хрипел, но оставался все таким же неукротимым. Размахивая мечом с силой героя, он рубил перед собой кусты и деревья. Видимо, не разбирал уже, где притаился враг. Еще много стрел вонзилось в него, прежде чем храбрый воин упал и больше не смог подняться, скатился вниз брошенной тушей падали. Ушел по дороге к Одину, Отцу Павших, не побежденный людьми и сломленный только коварным колдовством чужеземцев. Пусть валькирии, доставляющие умерших прямо к воротам Вальгирд, главным воротам пиршественного чертога Валгаллы, поддержат его под локти, если его израненное тело не сможет идти само. Да будет так!
Многие мои воины прыгали теперь в воду вслед за Дюги. Скидывая броню и взяв с собой только легкое оружие, потому что даже самый сильный воин не способен плыть в железной броне, покорители морей плыли к берегу.
Но речная вода диких поличей тоже была против них. Многие плыли, да немногие выплывали. Поличи стреляли часто, метко, и длинными стрелами, и короткими, и метали камни кожаными пращами. Хотя мои опытные дружинники, привычные к воде, как к суше, часто ныряли, спасаясь от летящих градом стрел и камней, но люди — не рыбы, они не могут вечно плыть под водой. Выныривая, чтобы набрать воздуха, воины находили свою смерть и тонули, оставляя реке свою кровь, которую неторопливо уносило течением. Те, что добирались до берега, сражались, как подобает, но их было мало, а поличей, притаившихся, как злые осы, по обоим берегам реки, было много. Число им — тьма, как казалось мне. Моих воинов, почти безоружных, они убивали стрелами, кидали копья и легкие дротики, а потом накидывались на раненых кучами, как голодные собаки накидываются стаей на раненного насмерть вепря. Пусть раненый вепрь все еще грозен, но стая все равно растерзает его…
Я видел! И жалел, что не ослеп раньше этого
— «Птица моря» сгорит! Надо прыгать в воду, конунг! Клянусь мечом Одина, мы больше не можем ничего сделать! — сказал мне Якоб-скальд, державший тлеющее кормовое весло и сжимавший зубы от боли ожогов. Давний шрам сохранял усмешку на его лице, но в темных глазах плескались, как волны в штормовом море, боль и гнев. Он продолжал вести «Птицу моря» посередине реки.
— Куда прыгать?! Чтобы найти смерть в воде?! — закричал я, не помня себя от обиды и гнева.
— Но ведь мы еще живы, Рагнар! Может, боги помогут нам спастись! — сказал старый воин, не теряющий головы. — Посмотри на «Журавля» Альва! Хочешь ли ты такого конца?!
Щурясь сквозь дым, я увидел — «Журавль», более слабый своим деревянным телом, уже почти выгорел. Им больше никто не правил, течение сносило его к берегу, где скалились и махали оружием лесные люди.
Отважный Альв Железный Бок, не пожелавший расстаться со своим деревянным братом, привязавший себя к носовой фигуре, чтоб случайно не упасть в воду, тоже сгорел. Чернел на носу мешком углей. Они все сгорели, кто оставался на «Журавле», не пожелав умирать в воде, как лягушки. Ушли с огнем по последней дороге славы. Их крики, приветствовавшие смерть, еще звучали у меня в ушах, как запоздавшее эхо. Те, кто спрыгнул, еще погибали в воде или на берегу, отбиваясь от наседавших врагов. Некоторые, показалось мне, пробились через воющую стаю лесовиков и скрылись в чаще, но я не заметил, кто…
Якоб выплеснул мне в лицо воду из шлема, и вода эта тоже показалась мне теплой. Я чувствовал, мои волосы уже трещат от жара, а борода обгорела до подбородка.
Я вздрогнул и оторвался взглядом от горестного зрелища. Я наконец очнулся, вспомнил, что я воин и конунг. Оглядел тех немногих, что еще оставались со мной на горящем драккаре. Да, надо плыть! Да, мы еще живы! Горе воину, проигравшему сражение, но можно проиграть сражение и выиграть войну, учил меня старый Бьерн. Это наука конунгов.
— Мы поплывем, — сказал я всем воинам. — Только не к берегу. Поплывем по течению, посередине реки, и пусть помогут нам боги!
Скинув кольчугу, сбросив шлем и остальную броню, привязав за спину верную секиру Фьери, я прыгнул в воду.
После огня вода ударила меня холодом, приятно остужая обожженное тело. Все прыгали за мной, кто еще мог ходить.
Я забыл, что у поличей было много челнов…
Я не знаю, конечно, смертные могут только догадываться, как будет в день Рагнаради, когда рог Хеймдалля, златозубого стража богов, позовет героев на последнюю битву. Когда вода смешается с воздухом, а огонь — с водой. Когда из Муспелля выплывет гигантский корабль Нагльфари, построенный из неостриженных ногтей мертвецов, где кормовое весло будет держать сам Локи Коварный, вырвавшийся из Утгарда.
Я знаю, сам Один должен умереть в день Рагнаради, и еще многие храбрые воины встретят смерть грудью. Так же, как встречали мы ее на реке Илень, когда поличи в своих челнах догоняли нас и топили, как ястребы уток. Рубили мечами, кололи копьями, доставали стрелами и дротиками героев, беззащитных в воде. Мы все ныряли, спасаясь от них, но все меньше нас выныривало на поверхность. Много крови текло в этот день по реке. Наверно, больше, чем самой воды.
Но я, Рагнар Большая Секира, ушел от врагов. Уплыл рыбой, убежал выдрой, ускользнул змеей в камыши.