Черный пасодобль
Шрифт:
– Тебе эта фамилия ни о чем не говорит?
– Нет… Никогда не слышала.
– Что ж, проверим этого человека, тем более здесь и адрес его есть… Ладно, пошли дальше. Вдруг еще что-нибудь найдем.
7
До разговора с судмедэкспертом Борисом Анджаном Марк вполне допускал версию о самоубийстве Маши Ивановой, хотя ее личностная характеристика, которую он сумел составить со слов соседей, указывала на то, что погибшая девушка совсем не походила на тонкую, сверхчувствительную натуру, способную в момент кризиса распрощаться с
Борис же, озвучив некоторые подробности вскрытия, заставил Марка задуматься об истинной причине ее смерти.
– Девушка накануне смерти пила красное вино, – сказал он по телефону, чем удивил Марка, поскольку в квартире погибшей он не нашел ни одной бутылки из-под красного вина. Хотя, конечно, она могла выпить и в другом месте, как и съесть приличную порцию маслин (банки из-под которых также не было обнаружено). Хорошо, предположим, что все это она съела и выпила не в своей квартире, а у кого-нибудь в гостях или в кафе. Но как объяснить другой факт?
– Ты помнишь, я сказал тебе еще там, у нее дома, что от нее пахнет розой. Так вот, эта Иванова была просто умащена розовым маслом, настоящим дорогим розовым маслом. Согласись, трудно представить себе, чтобы девушка с зарплатой санитарки могла позволить себе такую роскошь.
Марк на это лишь пожал плечами. Он понятия не имел, насколько ценно розовое масло, чтобы им могла пользоваться санитарка.
– Что еще?
– Еще она где-то загорела, довольно прилично, и загар этот недавний. Либо она отдыхала где-то на пляже, поскольку загар равномерный, не такой, какой бывает, когда человек трудится у себя в огороде, пропалывая грядки, и его нещадно палит солнце… Либо – в солярии, что при ее-то доходах тоже невозможно. В целом же девушка была вполне здорова. Половых контактов у нее перед смертью не было. Остальное ты получишь в понедельник…
– Спасибо, Боря.
Марк позвонил Рите. Спросил про розовое масло.
– Знаешь, Марк, масло есть разное, дешевое, типа спиртового концентрата, которое в сувенирных лавках Болгарии выдают за натуральное розовое масло, а бывает и дорогое, настоящее, из долины Казанлык, оно и стоит дорого, и держится на коже долго… А что случилось? Почему тебя интересует розовое масло?
– Как ты думаешь, больничная санитарка в состоянии купить себе натуральное, как говорит Борис, розовое масло и вся облиться им с головы до ног?
– Знаешь, Марк, такие девушки предпочитают делать это чужим маслом. Предположим, она оказалась у кого-то в гостях, где и вылила на себя целый пузырек. Нет, санитарка не станет покупать себе такое драгоценное масло. К тому же его еще надо найти. Ты приготовил для меня не менее драгоценную папку с делом Татаринова?
– Да, Лева отправил ее мне с одним человеком, с минуты на минуту его должны принести.
– Так я подъеду?
– Да, приезжай. Я же знаю, на этой папке ты не остановишься, ты наверняка приготовила мне еще кучу поручений…
– Разумеется. Пожалуйста, напряги
В кабинет постучали. Марк отключил Риту.
– Войдите.
Вошла женщина средних лет в темном шелковом платье. Он видел уже это платье, а вот лица женщины не мог припомнить.
– Здравствуйте. Я соседка Маши Ивановой… Вы были в нашем подъезде, и ваши люди опрашивали нас, соседей, о ней. Знаете, я как-то растерялась, к тому же подумала, что если начну рассказывать, что я о ней знаю, то другие люди услышат… Не люблю выпячиваться, стесняюсь… Да и вообще я человек впечатлительный, и смерть Маши потрясла меня.
– Как вас зовут?
– Никифорова Людмила Борисовна. Я живу буквально через стенку от Маши. Мы с ней мало общались, исключительно по-соседски: занимали друг у друга соль или сахар… Здоровались, конечно. Разговаривали, но редко. Она была девушкой не очень-то общительной, жила своей жизнью. Мужчин к себе не водила, во всяком случае, я не видела. У меня сестра в феврале лежала в той же городской больнице, где работала Маша, там-то я и разговорилась с ней как-то раз, узнала, где она работает, поняла, что девушка бедствует. Я, как и она, живу одна, но у меня пенсия и сын помогает. Словом, мне было совсем несложно подкармливать ее. Знаете, когда печешь пироги, то их получается всегда как-то очень много, ну вот я и угощала Машеньку. Варенья давала, соленья…
Марк слушал не перебивая. Понимал, что женщина пришла сюда, в прокуратуру, нашла его совсем не для того, чтобы рассказывать, какими пирожками и помидорами она угощала погибшую.
– Знаете, она не так давно куда-то уезжала. Приблизительно дней на десять, точно сказать не могу. Даже не уезжала, а улетала, поскольку за ней приехало такси, и я слышала, как она сказала – в аэропорт!
Марк и на этот раз промолчал, хотя оценил поступок соседки, решившейся на эту встречу и тратившей сейчас на него свое время и нервы. Видно было, что женщина на самом деле неразговорчивая и зажатая.
– Я, сами понимаете, очень удивилась. И как тут не удивиться, когда знаешь, что человек бедствует, недоедает, а тут вдруг – в аэропорт! Вернулась она, говорю, дней через десять, довольная, с какой-то странной улыбкой. Я подумала еще тогда, что она, может, парня встретила, к которому или с которым куда-то летала. Но спросить ее я постеснялась. Она и выглядела счастливой, отдохнувшей и загорелой. Но мужчины рядом с ней я не видела. Подумала еще, что Маша стесняется своей квартиры, может, потому и не приглашает к себе.
– Скажите, Людмила Борисовна, к ней что, вообще никто никогда не приходил?
– Да я, собственно, потому и пришла, чтобы рассказать, что видела недавно на лестничной площадке перед дверью Маши одну молодую женщину. В белом костюме, в больших темных очках. Когда она увидела меня, то сразу отвернулась, так что ее лица я не рассмотрела. Запомнила только ее фигуру – ну просто точеная, тоненькая талия такая… И туфли на каблуках, блестящие такие туфли, очень красивые. Подумала еще тогда, что общего может быть у нашей Маши с этой красоткой? Уж больно они разные.