Черный паук

Мясников Виктор Алексеевич

Славка глаз не закрыл, не отвел, смотрел расфокусированно, стараясь не выдать своего подлинного состояния и настроя. Сглотнул слюну и вяло приоткрыл рот, словно не мог челюсть удержать, отвалилась. Приподнял правую руку, поводил в воздухе и ухватился за крюк багра.

– Подними, - прошептал сдавленно. Казалось каждое движение, каждое слово даются ему с неимоверным трудом.

– Ты мне про бабки говори. Куда заныкал?
– разозлился Чума, водя лезвием ножа над лицом Славки.

– Скажу... сейчас, - сипел Славка, - подними...
– В горле у него что-то булькнуло,

он снова сглотнул и закашлялся.
– Горло заливает...

– Вон чего, - понял бандит, - кровя в дыхалке. Ты погодь, не сдыхай пока. Щас подыму.
– Он разогнулся и заорал в дальний конец площадки: - Эй, кверху давай, - сделал энергичный жест рукой, показывая направление, кверху, говорю!

Лязгнула и загудела лебедка, пошел кверху красный стальной багор. Славка сел, держась обеими руками за крюк, прижимая его к груди. Стал медленно подниматься на ноги, вслед за уходящим вверх тросом. Подошел Чума, нагнулся, зло заговорил:

– Пять секунд, чтоб раскололся. Да я за эти бабки...

Это оказались его последние слова в жизни. Кто умирает с криком "За Родину!", кто орет "За веру, царя...", кто просто удивляется "За что?" или матерится. Леня Чумовой в последний миг сказал о главном, о наболевшем, за что боролся и страдал всю свою малосознательную жизнь, - о деньгах.

Славка левой рукой захватил его за плечо и резко дернул на себя. Одновременно правой рукой толкнул вперед багор, навстречу врагу, вонзая загнутый крюк в живот бандита, и тут же поймал освободившейся рукой его кулак с зажатым в нем ножом. Чума разинул рот, как рыба на остроге, вылезшие глаза были полны изумления и обиды. А Славка висел на нем, тянул книзу, глубже насаживая на острый крюк, который мощная лебедка возносила все выше. Вот так, почти обнявшись, они поднимались все выше. Славка уже стоял на ногах, чувствуя руками, как дрожит в агонии и дергается умирающий враг.

Его самого тоже трясло. Он впервые убивал человека, что называется, собственноручно. Одно дело - вытолкнуть за окно, совсем другое - протыкать вот так, глядя в глаза. Чумовой больше так и не издал ни звука. Наверное, стальной крюк, вошедший в солнечное сплетение и вонзившийся между легкими, повредил какие-то нервы или остановил дыхание. Морщины на его лице обозначились ещё резче, а глаза остекленели, остановившись. Славка не сразу понял, что бандит уже мертв. Но он продолжал висеть на нем, потрясенный всем случившимся.

– Ну, чего?
– вдруг послышался сбоку боязливый голос одного из бойцов, того самого, что бегал обтирать электрорубильник.
– Готов, что ли?

– Готов, - подтвердил Славка и, отстраняясь от висящего трупа и повернувшись к бойцу, хрипло добавил: - Пошел вон!

Крутой уголовник, съежившись, начал отступать, не отводя оцепенелого взгляда от мертвого лица своего босса. Бывшего босса. В звериной стае с жесткой иерархией иногда происходят удивительные вещи. Вожак, державший в страхе все стадо, самый сильный самец, с которым никто даже не пытается биться за лидирующее положение, для подтверждения своего статуса и силы периодически нападает на кого-нибудь из самых слабых. По принципу: бей своих, чтоб чужие боялись. Но однажды происходит

непредвиденное огрызнувшийся слабак, который устал от унижений, неожиданно приканчивает состарившегося вождя. И вся стая покорно принимает его главенство.

В банде действуют те же самые природные, звериные, то есть, законы. И в неразвитом сознании рядового бойца власть Чумы автоматически перешла к победителю. Он даже не задумался над противоестественностью случившегося. Сработал инстинкт подчинения, и боец поспешно бросился бежать, громко топая по асфальту.

Славка, пошатываясь и хромая, тоже пошел прочь, держа направление на шум пожара. А мертвый Чума продолжал возноситься на небеса, обвиснув на железном крючке. В окостеневшей руке все так же был зажат нож. Капля крови упала на пыльный асфальт, широко рассыпав мелкие брызги. Следом упала ещё одна, и еще, и зачастили капли, образуя грязную липкую лужицу.

Лязгнули, размыкаясь, контакты, прекратился рокот лебедки. Это второй боец понял, что настала пора сматываться, бросил давить кнопку и исчез. Славка не оглядывался. Он, тяжело переставляя прямую ногу, перетянутую ремнем, припадая на нее, шел и хватался рукой за ящики, чтоб не упасть. Навстречу ему несло клубы теплого пара, перемешанного с едким дымом. Он сразу растворился в этом удушливом облаке, поэтому, даже если бы бандиты спохватились и кинулись за ним, вряд ли они смогли бы его отыскать в этом удушливом тумане.

Шлепая по воде, бегущей по земле между штабелями и ящиками, перешагивая через туго округленные брезентовые рукава, Славка вдруг вышел к пожарной машине. Он увидел мокрого пожарного в резиновой робе, который удивленно на него уставился, и упал.

Очнулся, когда его на носилках втаскивали в "скорую помощь". Издалека, словно сквозь ватную подушку, доносились голоса. Какое-то время Славка не мог понять, где находится и что с ним приключилось. Потом в памяти всплыло искаженное лицо бандита со стекленеющими глазами. И боль, словно тоже проснулась, пронзила тело. Славка застонал, царапая ногтями брезент носилок.

– Постой-ка, я тебе обезболивающее вколю, - склонился над ним какой-то парень в распахнутом белом халате.
– Был в шоке, сейчас отходит, - пояснил кому-то.

– Ну, что, режу штаны?
– спросил кто-то невидимый женским голосом.

– А чего на них смотреть?
– удивился парень, поднимая шприц и слегка нажимая на поршень, с кончика иглы сорвалась тонкая струйка. Он подмигнул Славке, кусающему от боли губы: - Ничего, сейчас легче будет. А штаны у тебя и так все изодраны, все равно выбрасывать, верно?

Горячая волна прошла по телу после укола. Славка почувствовал, что боль и вправду уходит, хоть в ране на ноге ковыряли каким-то инструментом. Противно пахло спиртом. Похоже, с его помощью смывали запекшуюся кровь, и он, испаряясь, холодил кожу. Славка расслабленно лежал с закрытыми глазами, прислушиваясь к отрывистому разговору медиков, понимавших друг друга с полуслова.

– Смотри, явно пулевое, - сказал парень.
– Вот входное, а вот выходное. Навылет прошла, можно бинтовать. Только мягкие ткани, мышца, а кость не задета. Что хоть тут у них было?