Черный паук

Бенар Наталия Владимировна

— Они молчат. Они ничего не скажут. И тайна их гибели никогда не раскроется.

Вот. Теперь дальше.

Дома нас ждала еще одна печальная новость. Шофера, отвозившего Жермену в город, нашли мертвым в степи. Горло его было перерезано чем–то вроде бритвы. Вызвали из города милицию и агентов Уголовного розыска МУР. Выяснилось, что мать шофера была здоровехонька, и в этот вечер преспокойно гнала самогон. Вот этот самогон и прельстил, вероятно, шофера, когда он отпросился у Жермены на хутор. Он был пьяницей и задирой, и легко

могло быть, что его зарезали во время драки или из мести.

Во всяком случае, ни МУР, ни мы ничего не выяснили.

Афанасьев поймал на себе умоляющий, страдальческий взгляд Козлова. Этот взгляд молил не рассказывать ему того, о чем он уже догадывался.

Комиссар затянулся папиросой и продолжал:

— Вам надо знать это, милый Козлов. На ошибках мы учимся.

ТАЙНЫЕ ПОДОЗРЕНИЯ.

С этого самого времени я ходил, как чумной.

Я никак не мог оформить неопределенных подозрений, которые накапливались у меня в течение нескольких дней.

Все, до чего я додумался, сводилось к тому, что баки с бензином взорваться от неисправности в моторе не могли.

Конструкция «Юнкерса» совершенно исключает эту возможность. Герметически закрытые баки находятся в крыле, и раньше, чем огонь доберется до них, летчик благополучно спланирует. Особенно такой опытный летчик, как Шпет, имеющий два ордена Красного Знамени, три железных креста и еще что–то. Самое большее — штаны у пассажиров затлеют.

Отчего же случилась авария? Разрыв сердца? Обморок? Вряд ли. Очевидцы уверили меня, что над крылом «Юнкерса» показалось белое облачко. Это значит, что взорвался бак с бензином — но каким образом? Неужели случайная папироса?

Я ломал себе голову и не мог прийти ни к какому заключению. Жерме

ну оставили в школе. В Москву было послано прошение о предоставлении ей персональной пенсии. К ней мы относились бережно я внимательно, из уважения к ее горю и в память военных и революционных заслуг Подгорского.

Боюсь, что многие из нас жалели больше ее, чем погибших товарищей.

ЭПИЗОД В РЕСТОРАНЕ.

Прошел еще один месяц. Наступили холода. Полеты должны были сократиться на зиму. Курсанты возвращались после полетов с носами синими, как сапфиры.

Однажды в городе я зашел в ресторан и, к моему изумлению, увидел там в углу Жермену в обществе какого–то человека, довольно потрепанного, но с претензией на дешевую элегантность. Ну, думаю, какой–нибудь товарищ по цирку! Она сидела ко мне спиной и о чем–то с увлечением говорила.

Я невольно следил за ними из–за развернутой газеты. Они говорили вполголоса, и из–за проклятых скрипок ничего нельзя было расслышать. Тогда я был в таком состоянии, что всякая таинственность возбуждала во мне острое любопытство.

Глядя на ее смуглый затылок, легкий овал щеки

и сухие, цепкие руки, я задумался.

— … Черный паук… Почему она выбрала этот псевдоним? — думал

я.

И вдруг глубокий смысл этих слов открылся мне в своей первоначальной сущности.

— Паук… Паук… Паучиха… хищное насекомое, плетущее паутину и вы-

сасывающее кровь из неосторожных жертв.

Я вспомнил Лури, но сейчас же мне стало стыдно перед собой за эти вероломные мысли.

Милая, честная, мужественная Жермена!

В это время, — я ясно это видел, — руки их встретились в ее муфте, лежащей на столе. Она незаметно вытащила оттуда какой–то небольшой сверток и спрятала его у себя на груди. Эта таинственность показалась мне странной, но снова я с негодованием отказался от своего любопытства. Какое право я имею вмешиваться в личную жизнь молодой женщины? Я ушел из ресторана, и до вечера бесцельно бродил по городу, отдавшись своим мыслям.

ПАУЧИХА.

В школе готовились к прощальным полетам перед зимним перерывом.

Накануне этого дня за ужином я взглянул в прозрачные синие глаза «Черного Паука» и как следует выругал себя за скверные мысли, хотя сам не смог бы объяснить себе, почему они скверные. Пришла ночь, светлая и студеная. Я не мог спать. Бессонница привела меня на аэродром. Тоска стучалась в виски. Сонно откликался часовой. Ангары были заперты. Я прошел мимо них, и вдруг увидел узенькую полоску света в одной из дверей. Вот тебе и на!

Подкрался к ангару. Дверь была не заперта, и внутри кто–то был. Тихий, таинственный треск, несшийся оттуда, показался мне оглушительнее грома. Я подождал несколько секунд. Треск не прекращался. Заглянув в щелку, я увидел только, как будто висящее в воздухе, белое крыло Авро, освещенное слабым колеблющимся светом.

— Кто–нибудь из летчиков чинит аппарат, — успокоил я себя и открыл дверь. И вдруг…

Афанасьев взглянул на Козлова. Тот сидел ни жив, ни мертв, и губы его были так же белы, как ощеренные в мучительной гримасе зубы.

Было жестоко рассказывать с такими подробностями о предательстве женщины, которую он, по- видимому, любит до сих пор.

Но это было необходимо, чтобы в дальнейшем закалить его в борьбе с женщиной и соблазном.

…И вдруг я увидел белый, чистый лоб под черными косами, синие испуганные глаза, блуждающие тени на прекрасном лице. Одним словом, передо мной была Жермена.

В ее руках были клещи и небольшой патрон. Она глядела на меня, не двигаясь с места.

Это было похоже на непоправимый, страшный сон. И вот, как будто мои затуманенные глаза кто–то протер, как помутневшее стекло, я увидел все то, чего раньше не замечал. Я увидел настоящего, живого, хищного черного паука.

— Что вы здесь делаете, Жермена? — спросил я.

Она не ответила. Она увидела по моему лицу, что мне все понятно.

—Что вы здесь делаете? — повторил я и шагнул в ангар, чувствуя, что у меня колени начинают дрожать от бешенства.