Черный Пеликан

Бабенко Вадим

Я представил белоснежный титульный лист, на котором начертано жирным углем: «мой секрет», и стал размышлять о нем спокойно и чуть лениво, понимая, что окружающее едва ли удастся удивить, а если и получится, то оно все равно не сознается нипочем. Потому – не надо крайностей вроде оглушительных взрывов или отравленных стрел, фокусы зачастую удаются самым нечаянным образом, а если птичка даже и вылетит не оттуда, то фокусника едва ли сразу смогут уличить в плутовстве. Глупая утка легко попадается на муляж – вон и Джо отступил, не распознав, что внутри я, признаемся, не так уж грозен и обычно вызываю у таких, как он, насмешку, а не страх. Надо только не перемудрить с приманкой – должно быть похоже, как ни крути.

Не будем напрягаться чересчур, подумал я флегматично, притормозив перед выскочившим

сбоку Фольксвагеном, мир, право, того не стоит. Да и получается, как правило, не очень, когда пыжишься сверх меры, стараясь выступить с невиданным ранее – небось во все времена хватало оригиналов, все, что можно, уже навыдумывали по многу раз. К тому же каждый сюжет силен именно частностями, даже если канва и совпадет тютелька в тютельку – еще и лучше для стороннего глаза, а то ведь не разберутся впопыхах, что зачем, кто за кого – запутаются и смутятся… Нет уж, не станем зря ломать голову, даже и обратимся почти к очевидному, такому, что само просится на язык… – и, словно ободренное поддержкой, сознание послушно переключилось на мой новый план, тут же начавший обрастать деталями. За полчаса кружения по переулкам я успел продумать все или почти все недостающее и вошел в вестибюль гостиницы полностью уверенный в том, что и как я хочу сделать с Юлианом, если конечно его разыщут. Картина стояла у меня перед глазами, лишь несколько последних штрихов еще предстояло дорисовать, но за ними, я знал, дело не станет.

Кивнув швейцару, я поднялся в номер, улегся на кровать, не раздеваясь, и почувствовал, что вполне доволен собой. Замкнутое пространство гостиничной комнаты, очередное временное убежище, казалось уже обжитой цитаделью, населенной привычным обществом моих привычек, к которым так приятно возвращаться из внешней враждебной среды. Чего-то, правда, не хватало для полного примирения с жизнью, какой-то зуд не давал покоя, толкая к телефону, стоявшему тут же на столике у кровати, и, поборовшись с ним некоторое время, я сдался, поднял трубку и спросил портье, нельзя ли сейчас же разыскать приказчика.

«Сделаем», – невозмутимо откликнулась трубка, и вскоре Джереми уже стоял на пороге моего номера. «Машина-то, а? – начал он, едва войдя, и покрутив головой, на которой красовался все тот же набриолиненный пробор. – Видел, видел… Желаете починить?»

«Ах, да, машина, – вспомнил я, – если можно, почините, я заплачу, вот ключи… И еще, Джереми, вы спрашивали… То есть, вы говорили, а я отказался…»

«Девочку? – пришел он мне на помощь. – Сейчас доставим, не вопрос. Вы каких предпочитаете?»

Я промямлил что-то невнятное, Джереми утвердительно кивнул и исчез, а еще через полчаса в дверь снова постучали, мелодичный голос произнес вопросительное «Хелло?», и в комнате появилась Миа.

Глава 10

Увидев ее, я несколько оторопел – она казалась самой высокой женщиной из всех, что я знал когда-то; даже среди тех, с кем случалось перекинуться хоть словом, не было ни одной, способной посмотреть на Мию сверху вниз. После, когда были сброшены туфли и бархатная беретка, а светлым волосам позволили рассыпаться по плечам, картина утратила большую часть загадочности, и мне уже не грезилось, что передо мною объявилась гренадерша или местная баскетбольная звезда, а потом я и вовсе привык к ней и перестал прикидывать так и сяк, считать ли недостатком то, что она выше меня чуть не на голову, тем более, что ее тело волновало меня даже издали, и мысли о недостатках исчезли сами собой.

Миа, заметив, что я молчу и лишь поглядываю на нее настороженно, не смутилась ничуть. Она бросила на кресло свой рюкзачок, сшитый из разноцветных лоскутов, неторопливо осмотрелась и приветливо мне кивнула, сообщив свое имя и поинтересовавшись моим, которое она повторила вслух несколько раз, будто попробовав языком и губами и приладив к нему несколько подходящих интонаций. Потом начался обход незнакомого места, похожий на пантомиму или маленькое театральное представление. Миа двигалась от предмета к предмету, ведя бессловесный диалог со мной и с ними – гримасками, забавными ужимками, всплесками рук. Некоторые вещи она лишь оглядывала со всех сторон, к другим

наклонялась или трогала их руками, пробуя на ощупь – выключила торшер в углу, погрузив комнату во тьму, и тут же снова включила, изогнув брови в наигранном испуге, заглянула в ванную и одобрительно покивала, высунулась в полуоткрытое окно и недоуменно пожала плечами… Я постепенно познавал ее – походка и жесты говорили мне больше, чем слова – и она раскрывалась, не таясь: встряхивала волосами, широко раскрывала глаза и морщила изящный нос, словно приспосабливаясь к невидимому собеседнику и легко угадывая нужный тон. Через несколько минут мы будто были уже неплохо знакомы – с подтекстом чего-то более пряного, чем обычная симпатия. Это «что-то» поддразнивало и будило желания, которые и без того давно были начеку – так что, когда Миа в очередной раз приблизилась к кровати, я попытался, не вставая, обнять ее и притянуть к себе, но она ловко вывернулась и скрылась в ванной.

Ожидание показалось бесконечным, хоть и было совсем недолгим. Она вышла через несколько минут, совершенно нагая, повернулась несколько раз, чтобы я рассмотрел ее как следует, а потом обвила меня руками, и мы приступили к длительной любовной гимнастике, по окончании которой вся кровать оказалась перевернутой вверх дном, будто по ней пронесся злобный тайфун. Вынырнув на поверхность из бурных вод, я обнаружил себя лежащим на спине, бессильным и безвольным. Моя голова покоилась на заботливо взбитой подушке, а прямо напротив мерцали глаза неизвестного существа с другой планеты, в котором, наведя фокус, я вновь узнал свою неутомимую партнершу, наблюдавшую за мной с нежностью и легким любопытством.

«Ну вот, теперь мы друг друга знаем получше, – констатировала она, – можно познакомиться еще раз. Меня зовут Миа», – и поцеловала мой лоб скользящим прикосновением, напомнившим детские поцелуи Гретчен. Говорить все еще не хотелось, я молча изучал ее лицо, приближенное вплотную, а потом приподнялся на локтях и стал рассматривать ее всю, покорную, словно пленница, добровольно избравшая плен и не помышляющая о побеге. Миа потягивалась и посмеивалась, терлась об меня и изгибалась игриво. Длинное тело манило как бесконечная река; быть может ему недоставало плавности линий, но все было ладно пригнано, как в хорошо сделанной большой игрушке. «Миа, Миа», – проговорил я наконец чужим хриплым голосом, а она посмеялась, повозилась со мной еще немного, а потом встала с постели и взяла с кресла свой разноцветный рюкзачок.

«Произведем осмотр, – сказала она бодро, потом покосилась на меня и приподняла брови. – Ты, наверное, думаешь, что он слишком мал для такой большой девочки, как я, – произнесла она строго, – но так не нужно думать, потому что, пока он закрыт, ты не знаешь, что внутри, и можешь легко ошибиться – вдруг он куда вместительнее, чем кажется со стороны. Делать ошибки – плохая привычка, от нее нужно избавляться…»

Миа порылась в рюкзачке и достала матерчатый мешочек, а оттуда вынула потертый термос с плоской крышкой. «Мы можем выпить чаю, – предложила она, – это очень хороший чай, я сама заварила с побегами дикой мяты – и тогда это будет как будто мы давно знакомы, может даже жили вместе когда-то, а теперь встретились после долгой разлуки. Или же у меня тут есть еще вот что – на случай, если у тебя нет, – на свет появилась бутылка джина, – и даже тоник к нему, так что мы можем выпить алкоголя – словно только встретили друг друга и до сих пор еще не можем привыкнуть. Ты выбираешь… – Миа ловко повернулась на одной ноге, сделав танцевальное па, и устремила на меня вопросительный взгляд, склонив голову как большая птица. – Только учти, я много алкоголя не пью», – добавила она вдруг и покивала мне с серьезным видом.

Меня забавляло, как она произносила «алкоголь» – чуть спотыкаясь на среднем «о», будто от излишней старательности. Так было у нее еще с несколькими словечками – они словно застывали в верхней точке сальто, примериваясь один лишний миг к завершающему пируэту, и потом, после моментального контроля, кувыркались дальше, мягко и с некоторым облегчением планируя вниз. Иностранка, решил я, но сразу не распознаешь. Акцент присутствовал без сомнения, но в целом не слишком выдавал себя, усиливаясь лишь на некоторых согласных, произносимых тверже, чем нужно.