Черный Пеликан
Шрифт:
Когда мы утомлялись, Миа, лишь чуть-чуть переведя дух, переключалась на заботу о моем отдыхе – поила чаем и джином, мыла меня в ванной, решительно отклоняя всякие попытки ей в этом помочь, пела мне песни вполголоса, опершись локтем о подушку и серьезно глядя в глаза. За три дня я будто прожил с нею полжизни, впитав в себя больше, чем с иными за несколько лет – и в этом была лишь ее заслуга, моя собственная роль оставалась пассивной. Вначале я даже не знал, как держаться с нею – коммерческая сторона отношений, при их завидной пылкости, смущала меня и делала непривычно скованным. Все было не так, как должно было быть, то есть как я представлял бы себе заранее, приглашая в номер доступную красотку и сговариваясь с нею о предложении и цене – пусть даже и флиртуя по привычке, но зная, что покупаю ее тело, и не строя никаких иллюзий. Иные вещи, однако, купить не так просто, даже и речь о сделке не заведешь, предвидя холодное изумление, а Миа, чуждая всякой холодности, предлагала без жеманства заглянуть в самые потаенные кладовые, будто зная, что уж я-то смогу оценить по достоинству запрятанное до лучших времен, или даже уверив себя на миг, что лучшие времена – вот они, уже тут, и можно извлекать сокровища на свет. Я гадал иногда, мучимый неуместной ревностью,
Потом, для простоты, я сошелся-таки с собою на непреложном факте денежного расчета, который, как ни крути, должен быть принят за главный базис, а все прочее, чудится оно или нет, нужно рассматривать как везение и пользоваться, пока есть шанс. Никто не виноват в конце концов, что Миа добросовестна на редкость и исполняет свои обязанности, не изыскивая легких путей. От слова «обязанности», даже и произносимого про себя, оставался неприятный привкус, и я морщился, как от фальшивой ноты, понимая однако, что нет ничего глупее, чем напридумывать ложной глубины, от которой тут же появятся проблемы – а проблем нам не надо, очень хорошо и без них. Пусть Миа будет мне наградой – весьма своевременной, надо признаться – хоть и не знаю за что, но чувствую: заслужил. Всякий раз, когда это решение, будто охолаживающий оклик, заставляло смолкнуть робкие голоса, на душе становилось тревожно, и непрошеный призрак юношеских сожалений шептал, отползая вглубь: смотри, пробросаешься. Но я делал вид, что не замечаю и не слышу, у меня затычки в ушах и один лишь Юлиан в растрепанных мыслях, и призрак исчезал, а наше с Мией кратковременное сожительство обретало прежнюю гармонию, свободную от серьезностей.
Она не расспрашивала меня о прошлом, возможно из соображений профессиональной этики, но охотно рассказывала про себя, не смущаясь моими настойчивыми вопросами. Мне и впрямь хотелось узнать про нее побольше – словно отложить про запас, чтобы потом заделать неизбежную брешь и выдавать по кусочку жадным воспоминаниям, всегда падким до деталей. Потому, я часто прерывал ее и просил вернуться назад или донимал перекрестными уточнениями, будто стараясь сбить с толку или вывести на чистую воду. Мию, однако, было не смутить занудством, которое она наверное принимала за искренний интерес, пусть и несколько своенравного толка, что в общем так примерно и было, а в тонких нюансах его корыстности не было нужды разбираться даже мне самому. Она терпеливо предлагала к обозрению подзабытые события и лица, отряхивала пыль и подновляла антураж, а потом готова была возвращаться к ним вновь и вновь, порою удивляясь вместе со мной тому, что герои несколько меняли позы или говорили другими голосами. Иногда же я оставлял ее в покое и просто слушал мелодичную речь со старательно выговариваемыми гласными, представляя места, где она бывала или жила, и следя любопытствующим зрачком за нею такой, какою она сама видела себя без подсказки.
Миа выросла в торговом поселке на севере Норвегии, почти все население которого состояло из ее ближних и дальних родственников, владевших землей и постройками, а также батраков с прислугой, помогавших вести хозяйство. Жили там и еще несколько небольших семей, промышляющих рыбной ловлей, но к ним относились с заметным снисхождением, поскольку их суденышки и жалкие лачуги явно проигрывали как собственность солидной недвижимости ее семейства, а сами они строили из себя гордецов совершенно на пустом месте, не желая признать собственной ущербности. Мие разрешали играть с рыбацкими детьми, но частенько подчеркивали, что они ей не ровня, а самих рыбаков она видела только по воскресеньям в местной церкви, исправно посещаемой поселковым населением.
Главным в их жизни считалось преуспевание в делах и приумножение семейного состояния, что было непростым делом ввиду суровости климата, частой непогоды и прочих северных каверз. Чего стоят одни только зимние ночи, когда рассветает лишь на несколько часов, а все остальное время – тьма и тьма; или бураны и штормы поздней осенью, из-за которых местечко становится отрезанным от остального мира – нельзя ни проплыть по морю, ни пробраться по горным дорогам, в скалистых фьордах замирает всякая жизнь, лишь ухают волны и свистит ветер, и кажется, что земля мертва уже многие тысячи лет, а их селение – последнее из оставшихся по ошибке. От этого становится тяжело на душе, любая мысль шарахается от себя самой, и всегда нужно иметь что-то, чем отвлечь растерянный разум – потому живущие там не хнычут по пустякам и твердо знают, о чем можно думать и говорить, а чего следует избегать, изгоняя прочь как опасную блажь. Хозяйственные же заботы были самой надежной почвой для единения умов, и отношение к хозяйству давно утвердилось как главное мерило человеческих достоинств. Все умели работать хорошо и много, все могли делать все или почти все, так что чуть ли не каждый мог заменить другого, возникни в том необходимость. Мию тоже приучали с детства к разнообразным ремеслам, а добросовестность и почти религиозное почтение к трудолюбию были впитаны ею с материнским молоком так же, как и всеми прочими обитателями поселка, кроме быть может одного-двух отщепенцев, которые пользовались всеобщим презрением. Особенно удачно она управлялась с домашними животными, ценившимися там не меньше человеческих рук, и ее даже звали, когда нужно было успокоить иную расшалившуюся корову или лошадь, с которыми она странным образом находила общий язык. С людьми же Миа ладила хуже, и многие не любили ее, считая выскочкой и зазнайкой, хоть она вовсе не зазнавалась – хотя бы потому, что не видела к этому причины, искренне считая себя ничем не отличимой от остальных. Все же, многие шептались у нее за спиной, а когда Миа подросла, пересуды стали еще откровеннее и злее. Теперь уже ее подозревали в самых разных грехах и наклонностях, про некоторые из которых она даже никогда и не слыхала в своей тогдашней наивности. Наконец, кто-то открыто назвал ее ведьмой или чем-то вроде, слово стало разноситься по поселку, и тогда отец усадил Мию в сани и увез в ближайший город, поместив в частный колледж-пансион, стоивший немало, но по-видимому казавшийся ему меньшим злом,
В городе Мие понравилось, но больше всего понравилось в колледже, где у нее тут же завелись подружки, не чаявшие в ней души. Ее научили завивать волосы и выбирать одежду, а она развлекала всех из вечера в вечер рассказами про жизнь в прибрежных фьордах, выдумывая множество небылиц и перемешивая действительность с персонажами из детских книг, доставшихся ей когда-то по наследству от старших братьев и сестер. Не прочь она была и пошушукаться с какой-нибудь из соседок, если у той заводились сердечные тайны, и никто не подозревал ее больше в порочных странностях, так что вскоре Миа расцвела и совершенно воспряла духом. Учиться ей правда не нравилось, но, привыкшая все делать как следует, она и тут не желала отступать, перейдя с горем пополам на второй курс, на котором у нее вдруг обнаружились склонности к иноземным языкам, после чего дело пошло на лад.
Родственники вспоминали про нее все реже, а она, хоть и скучала первое время по северной земле, в которой прошло ее детство, вскоре настолько прижилась на новом месте, что и думать забыла об угрюмых нравах и скучных лицах своих сородичей. О будущем она не задумывалась, полагая, как и ее подружки, что оно устроится само собой, что в общем и случилось, хоть и вышло несколько иначе, чем кто-либо мог предположить.
Заминка в плавном течении событий, а после – крутой этого течения поворот, наступили, когда Миа заканчивала третий год обучения – предпоследний из положенных четырех. Одновременно с дождливой весной в их город прибыли чины из Осло, изыскивающие в норвежской глубинке кандидаток на звание самой привлекательной норвежки – не путать с вульгарными смотринами полуголых красавиц с нарисованными лицами. Нет, привлекательные норвежки не щеголяли перед публикой в бикини, выставляя себя напоказ, напротив, истинная скромность приветствовалась весьма, а еще ценились обаяние и живость, насколько таковыми могли обладать девушки из скучных провинций, а также бытовые умения и общий дух национальной самобытности. Компанейскую Мию случайно затащили на пробы две ее лучшие подруги, которые потом кусали себе локти от зависти – неожиданно для всех она в одночасье сделалась настоящей местной примой, намного опередив остальных претенденток и на предварительных просмотрах, и на главном отборочном туре, удостоившемся заметки с плохим фото в одном из разделов городской газеты. Успех очень удивил саму Мию, но столичные знатоки были очарованы не на шутку – не иначе, она выражала пресловутую национальную самобытность наиудачнейшим образом. Конечно, сыграла свою роль и ее хозяйственная сноровка, но одним этим судей было не удивить – город не испытывал недостатка в статных розовощеких девушках, умеющих делать все, что нужно в быту. Миа же несла в себе что-то большее, проявляющееся тотчас, стоило ей произнести любую фразу, улыбнуться или просто пройтись по сцене, и ни у кого не возникало сомнений по поводу ее полновесной победы.
Вскоре Мию увезли в Осло готовиться к решающему первенству, и там все было уже не так гладко – по крайней мере, ее рассказ стал в этом месте слегка невнятен. Что ей безусловно понравилось и даже пригодилось впоследствии, так это классы хореографии и танца-модерн, на которые девушек водили каждый день, пытаясь придать им побольше шарма. Потом занятия закончились, приближался заветный день, но, подойдя почти вплотную, так все же и не наступил – в организации конкурса вскрылись непорядки, началась шумиха, а вокруг привлекательных норвежек, воспользовавшись паузой, тут же стали виться какие-то прыткие люди, сулившие богатство и завидную работу в разных концах света.
Миа согласилась на одно из предложений чуть ли не первой – вихрь перемен, завертев собою, опьянял, словно музыка или вино, и останавливаться на полпути не хотелось. В результате, она оказалась в другой стране с продюсером-итальянцем, который как-то нечаянно лишил ее невинности, что не произвело на Мию особого впечатления, показал ей несколько дорогих отелей, которые удивляли своей роскошью лишь поначалу, и долго пытался пристроить ее в какое-нибудь из агентств или помпезных шоу, но удача им так и не улыбнулась. Постепенно итальянец становился нетерпеливее, раздражался по пустякам и укорял Мию в неумении подать себя, а потом заявил, что дальнейшие попытки бесполезны, потому что у нее слишком толстые щиколотки, а это нельзя исправить, как например грудь или бедра, так что ни на подиуме, ни на сцене ей, увы, ничего не светит. Она приняла это как должное, вихрь перемен явно подвыдохся к тому времени и уже не так кружил голову. Они еще поскитались вместе какое-то время и расстались, устав друг от друга, у Мии завелся новый продюсер, также не снискавший успеха, и тогда она решила, что мужчины, предлагающие помощь и твердое плечо, изрядно ей надоели, и стала рассчитывать на себя саму.
Домой возвращаться не хотелось – Миа привыкла к более теплым странам, и мысль о полярной ночи приводила ее в ужас. Она перебивалась случайными заработками, главным образом танцуя в клубах и барах, пока в одном из них ей не сделал откровенное предложение пожилой завсегдатай. Быстрые деньги пришлись по вкусу, особенно, подчеркивала Миа, за такую незначительную вещь, от которой бывает даже приятно, и с тех пор она легко находила возможность сводить концы с концами, сменив за два последующих года еще несколько стран и мест проживания и осев наконец здесь, в городе М., где ей куда комфортнее, чем в столицах, жизнь в которых так стремительна и жестока, и все хотят друг от друга куда больше, чем сами способны дать. К тому же, тут есть океан, она часто ездит туда и бродит по берегу часами – он хмур и силен, и нежен, и похож на необъятное северное море. И цены здесь ниже, обстоятельно перечисляла Миа, и туристов хоть отбавляй – она пользуется популярностью и даже подумывает, не завести ли себе постоянного друга из местных – Джереми, например, очень, очень мил – но все никак не может решиться и откладывает на потом. Ну, спешить некуда, всегда успеется, да и шаг серьезный, знает она этих мужчин, так что лучше не торопиться и скопить для начала побольше денег…