Черный передел. Книга II

Баюканский Анатолий Борисович

– Так точно!

– Прошу в машину!

Черная служебная «волга» ждала столичных гостей у главного входа. У Субботина слегка защемило сердце. План, выстроенный, казалось бы, блестяще, мог рухнуть в любую минуту, свяжись местные чекисты с Москвой, но Субботин утешал себя тем, что вряд ли кто-то из здешних будет перепроверять телефонограммы из Москвы, с Лубянки.

Субботин никогда еще не бывал в Сибири, хотя давно мечтал взглянуть на этот легендарный край, ныне густо нашпигованный секретными заводами и лагерями строгого режима. Город поразил его своей грандиозностью: казалось, Красноярску не будет конца, но вот замелькали зеленые

массивы, березовые рощи, озерца, деревни. И «волга» вскоре вкатила на военный аэродром, где стояли четыре вертолета Ми. Все было заранее расписано как по нотам. Машина подошла к одному из вертолетов, пилоты, ни о чем не расспрашивая полковника, распахнули дверцы.

Сначала машина шла по течению Енисея, затем круто отвернула влево.

– Я в молодости служил на Сахалине, – заговорил суровый полковник, чтобы, видимо, скоротать время, – там, где была царская каторга. Еще Дорошевич писал: «Место, откуда письма не идут, бродяги не бегут». Но бродяги бежали, еще как, десятками. А у нас, – кивнул в сторону земли, – ни одна живая душа не сбежит. Сгинет в болотах. Я бы даже охрану снял, гарантия полная.

– Далеко вы запрятали этих «смертников», – осторожно заметил Субботин, чтобы как-то продолжить разговор, – отсюда и впрямь не сбежишь.

Полковник не ответил. Он, наверное, подумал о том, что и без этого перерасходовал лимит слов, отпущенных ему природой на один день. Пантюхин и москвич, которого звали Игорь Павлович, дремали или делали вид, что их сморило, а Субботин дивился перипетиям судьбы, которая крутит и вертит человека, как ей заблагорассудится. Видывал он Париж и Чикаго, Японию и Гонконг, а теперь летит в ад. Он известен лишь очень узкому кругу лиц. И там, на острове, среди неисправимых убийц и страшных извращенцев находится агент ассоциации, о котором печется сам сэр Генри. Блестящий ум, суперпропагандист, наделенный еще многими достоинствами, о коих им неведомо. И ради него рискует жизнью и он, Субботин. Вертолет приземлился на лужайке, окруженной со всех сторон водой.

В лагере их уже ждали. Но прежде полковнику и его спутникам пришлось четыре раза проходить едва заметными тропками, поверх которых была набросана сплетенная из ветвей дорожка-гать. И только теперь Субботин понял всю порочность замысла Гринько – вызволить агента с помощью боевиков. Такое мероприятие было смерти подобно. «Вот что значит планировать издали, не представляя истинного положения дел».

Начальник лагеря, военный без знаков различия, явно пенсионного возраста, без лишних разговоров пригласил гостей в свой кабинет.

– Разрешите ваши сопроводительные бумаги! Субботин, напрягая всю силу воли, мысленно гипнотизируя начальника лагеря, протянул пакет, сплошь заклеенный красными сургучными печатями, свои «липовые» документы, за которые бояться не приходилось: ассоциация печатала даже доллары, которые специалисты не могли отличить от настоящих.

Тот стал читать вслух: «Подателям сего, а именно: полковнику Селезневу и капитанам Курако и Филину предписывается доставить в Москву, в распоряжение Комитета госбезопасности, заключенного Вельяминова А.С., приговоренного к смертной казни и помилованного ВС СССР, для дополнительного расследования».

Это и был придуманный Субботиным трюк, позволяющий вполне спокойно освободить агента ассоциации.

Прочитав документы, начальник лагеря долго вертел их в руках, разглядывая красные печати, словно чуял опасность. Выручил Игорь Павлович,

человек Гринько. Он с улыбкой расстегнул свой саквояж, достал две бутылки армянского коньяка, выставил на стол.

– Нас предупредили, – сообщил он, – на «пятаке» вас даже квасом не угостят, возьми для ребят! – И протянул коньяк начальнику лагеря. И снова замялся, явно мучаясь худым предчувствием. И Субботин, сконцентрировав всю свою волю, взял одну из бутылок, стал рассматривать этикетки, протер платочком, смоченным аэрозолью, головку бутылки, протянул начальнику.

– Коньяк настоящий, армянский, а то нынче подделок много!

– Попробуем? – предложил начальник, взялся было за «шапочку», но Субботин и полковник запротестовали, их ждал вертолет.

Внешне вроде бы ничего не изменилось в лице начальника лагеря, только чуточку покраснели глаза. Он спрятал бутылки под стол, вызвал дежурного и, подчиняясь мысленному приказу Субботина, приказал привести заключенного Вельяминова с вещами.

Через двадцать минут тайный агент ассоциации, приговоренный советским судом к смертной казни за взрыв поезда, уже сидел в вертолете между Субботиным и Игорем Павловичем. Пантюхин устроился сзади. Его помощь вообще не понадобилась, хотя он и вез «голосок» двух крупных «авторитетов» к местному пахану с просьбой о содействии.

В Красноярске, тепло попрощавшись с полковником, имени которого он так и не узнал, сдерживая стук сердца, Субботин подтолкнул освобожденного агента в спину, сам пошел следом, к самолету. Теперь можно было вздохнуть свободно. Если даже и возникнут подозрения, то концов найти никому не удастся: все были хорошо загримированы, даже составить портрет-робот вряд ли получится. А подписи и печати высших чинов КГБ были настоящими, искусно скопированными с других секретных бумаг.

Лишь когда самолет подлетал к Омску, Субботин позволил себе слегка отодвинуться от бывшего смертника, который, не зная писателя, сидел подавленный, ожидая самого худшего. Игорь Павлович словно ждал этого момента, он быстро обменялся взглядом с Субботиным, затем ловко извлек из кармана плоскую бутылку, разлил коньяк в пластмассовые стаканчики, один из них протянул Вельяминову.

– Привет вам, господин Вильямс, от сэра Генри! – шепнул Субботин в самое ухо недавнего смертника. – С освобождением вас…

* * *

Галине Ивановне Русич казалось, что она пребывает в дивном голубом сне, после которого меркнет обычная жизнь. Все происходящее вокруг было сказочно невероятным. В правительственном лайнере они запросто общались с четой Горбачевых. «Царица» была проста и доброжелательна, милостиво пообещала Галине Ивановне пригласить их с Разинковым на отдых в Крым, в местечко Форос, где у них уютненький дворец с подъемником и лифтами, сауной и транспортером прямо к морю.

Едва только лайнер коснулся американской земли, едва только из застекленного салона показался Михаил Сергеевич, как на бетонном покрытии аэродрома расстелили ковер. Едва члены делегации вышли вслед за четой Горбачевых, как грянул бравурный марш. Галина Ивановна и Разинков переглянулись: «Неужто это и нас встречают с такой помпой?»

Президента СССР приветствовали какие-то важные чины, генералы и адмиралы, а они, члены делегации, были предусмотрительно отведены в сторону, под крыло лайнера, оттуда было удобно наблюдать за церемонией встречи. Затем Михаил Сергеевич Горбачев и Джордж Буш обошли строй почетного караула.