Черный пиар Адольфа Гитлера
Шрифт:
Но никогда не отказывались от своего основного принципа: „путем насилия“.
Но не это самое страшное.
Еще страшнее то, что Маркс положил в основу своего учения не уважение к человеческой природе, не культуру, не идеалы гуманности, не научный прогресс, не моральное совершенствование, а узкие интересы одного класса, низведенные к тому же на ступень простого материального благополучия, того „счастья сытой коровы“, о котором с содроганием говорил наш великий провидец Достоевский.
Уничтожить как буржуев всех, чего-либо добившихся от жизни, независимо от того, обязаны ли они своим положением личным талантам и трудолюбию или нет, и выдвинуть в правители пролетариат и бедноту, тоже независимо от того, идет ли речь о жертве социального строя или о пьянице,
И отменить Бога.
Большего убожества мысли, большей духовной нищеты в соединении с более диким фанатизмом мировая история не знает и, будем надеяться, не узнает.
Чтобы добиться Мировой революции, марксистам нужно было прежде всего поддерживать недовольство среди рабочих, углубить пропасть между работодателями и рабочими. Чтобы они не могли договориться на национальной платформе, рабочим нужно было внушить, что национальное чувство любви к Родине – предрассудок.
Христианская религия, учение любви, призывающее к единению, было объявлено поповской выдумкой, а вера в Бога – признаком умственной отсталости.
И действительно, многие, боясь прослыть „отсталыми“, боясь насмешек „умных“, „прогрессивных“ товарищей, отреклись и от Родины и от Бога.
Марксисты приветствовали каждое несчастье, каждый экономический кризис; они разжигали вражду и раздували огонь ненависти до тех пор, пока не вспыхнул пожар, который охватил всю Россию.
И тогда на развалинах государства воцарилась группа преступников, возглавлявших упорную и коварную игру марксистов.
Автор „Истории ВКП(б)“ обрушивается, например, на народников за то, что они считали появление пролетариата „историческим несчастьем“, „язвой“.
Как! Неужели нищета – это „язва“? Напротив, в глазах марксистов – это положительное явление. Ведь чем хуже, тем лучше. Человек – это только средство. Чем больше он будет страдать, чем хуже ему будет житься, тем легче будет поднять его на революционное насилие.
Пусть страдает, тогда он будет ненавидеть!
Все главы „Краткого курса“, посвященные истории партии до захвата ею власти, повествуют о беспощадной борьбе большевистской партии с каждым, отвергавшим тактику насилия, поставленную во главу угла марксистской программы. Ярость автора „Краткого курса“ поочередно обрушивается на все партии, пытавшиеся добиться улучшения положения рабочих и крестьян, путем разумных реформ. Достается „экономистам“, боровшимся за улучшение материальных условий жизни рабочих, „легальным марксистам“, пытавшимся начать проведение дела социальных реформ не с того, чтобы разрушать созданное, а с того, чтобы поучиться сначала у буржуазии, кое-чего добившейся на своем веку, „бернштейнианцам“, либеральной буржуазии, оппортунистам и вообще всем инакомыслящим.
Большевики вели беспощадную, подчас открытую, подчас тайную борьбу со всеми, кто стремился избежать насилия, со всеми, кто верил в то, что люди могут Договориться, поймут общность своей судьбы и своих интересов, и таким образом мир будет избавлен от ужасов страшного кровопролития, которое унесет в могилу миллионы людей.
В эпоху, когда в Западной Европе организовывались рабочие союзы для защиты интересов трудящихся, когда начиналась кооперация, когда начата была борьба за сокращение рабочего дня, в эпоху, когда мир становился на путь социальных реформ, когда все громче становились голоса, требовавшие улучшения экономического и социального положения рабочих, „защитники“ рабочего класса – марксисты – боролись против всякой попытки улучшения, против всякой реформы. Оно и понятно. Ленин больше всего боялся, чтобы русские рабочие и крестьяне не зажили хорошей жизнью. Ведь недаром, критикуя учения экономистов, он цинично заявил, что „победа экономизма в рабочем движении будет означать подрыв революционного движения“.
Русские рабочие и крестьяне никогда не были ничем иным для марксистов кроме средства осуществления Мировой революции. Да и могла ли жизнь русских
Мы их знаем, этих чахлых, худосочных еврейчиков со впалой грудью, серым, чахоточным цветом лица, нестерпимым, полным ненависти блеском их близоруких на выкате глаз, сверкающих из-под стекол пенсне. Еще до революции мы на всех собраниях слышали их крикливые голоса, и нас неприятно поражала их презрительная нетерпимость ко всякому чужому мнению. Эти люди никогда не замечали ни солнца, ни деревьев, ни птиц! Впитав в себя с детских лет слепую ненависть к „гоям“, эти кабинетные крысы знали только тайны подполья, того „психологического“ подполья, где на бирже страстей котируются человеческие слабости и пороки. О, они знали, эти марксистские сектанты, что дело не в счастье рабочих и крестьян, а в том, чтобы, пользуясь невежеством и политической неосведомленностью масс, создать крепкую головку, за громкими обещаниями которой пойдет легковерный народ, воображающий, что идет честная и открытая игра.
В то время, как русский рабочий сгибался под тяжестью своей ноши, а крестьянин мечтал о земле, марксисты на Втором съезде партии спросили … о чем?
Но послушаем их самих: „Наиболее резкие разногласия развернулись из-за формулировки первого параграфа устава о членстве в партии“!..
Ленин грызется с Мартовым, со съезда уходит семь обиженных „оппортунистов“ из Бунда, который „претендовал на особое положение в партии“, происходит „раскол искровцев по первому параграфу устава“ и пр., и пр.
Вся история марксистской партии в России являет ту же картину, что этот съезд схоластов, черпающих всю свою мудрость не из сокровищницы природы и жизни, а из произведений Карла Маркса и Энгельса. В этой атмосфере грызни и кабинетных споров, пропитанной табачным дымом и пахнущей типографской краской, не подымается только один вопрос: вопрос о благе народа. Зато целыми днями до хрипоты спорят о „допустимости участия социал-демократии“ во Временном правительстве (которого, кстати, тогда еще не было), о том, как „парализовать неустойчивость буржуазии“, о возможности „второго издания Крестьянской войны“, о бойкоте Государственной Думы, о диктатуре пролетариата, наконец, о том, что „за гносеологической схоластикой эмпириокритицизма нельзя не видеть борьбы партий в философии“. Последняя проблема, по словам автора „Краткого курса“, имела „громадное значение“!..
После прихода к власти большевизм нисколько не изменился. Вся разница по сравнению с прошлым лишь в том, что вместо народников, меньшевиков, экономистов и прочих теперь врагами объявлены частники, кулаки, анархисты, уклонисты и другие неблагонадежные элементы. Если раньше спор велся из-за идей, теперь он ведется из-за имущества.
И еще одна практическая сторона дела изменилась коренным образом. Если раньше большевики ограничивались тем, что обливали своих противников грязью, – другие способы расправы были небезопасны для них самих – то теперь они начали поливать их свинцовым дождем. Способ расправы с инакомыслящими стал действительно иным: клевета сменилась расстрелами, вместо чернил полилась кровь. На смену царскому самодержавию большевики принесли, по собственным словам, „энергичную диктатуру“, заменив старые формы правления столь тесным государственным кафтаном, что русский народ в течение 25 лет не мог пошевельнуться, не мог даже вздохнуть, потому что вздох выражает если не недовольство, то во всяком случае и не удовольствие. За 25 лет ни разу не будет поднят вопрос о благе народа, ни разу русского человека не спросят, как он хочет жить, в каких условиях он чувствует себя счастливым. Его просто „объявят“ самым счастливым человеком в мире, и горе тому, кто в этом осмелится усомниться. В стране водворится тот деспотизм, которым отличалась католическая церковь в Средние века, над которой большевики так издевались. Все, что несогласно с „догматами“ учения – ересь! И точно так же, как догматизм средневековой церкви не мог держаться без инквизиции, догматизм марксизма не может существовать без ЧК.