Чёрный полдень
Шрифт:
— И что с того? — спросила Джессика. — Что случится, если дойти до края Биксби, пока длится полночь, и высунуться за него?
— Ты имеешь в виду, что будет, если пересечь границу тайного часа? Не выйдет. Просто не получится. Время там, за его пределами, застывает. То есть, с твоей точки зрения, время синевы закончится, когда ты перешагнешь некую черту. Но если за тобой будет наблюдать другой полуночник, он увидит, что ты застыла на месте до конца тайного часа, просто оказалась вне досягаемости.
Джессика попыталась представить все это, однако
— Значит, полночь — это вроде пузыря, в котором мы сидим?
— Хочешь сказать, вроде сферы? Ну, вообще-то она неровная и кривоватая, но в принципе да, типа того.
— Но если ты права насчет границ… тогда, выходит, может случиться так, что половина тебя продолжает двигаться, а половина застыла?..
— И тебя разрезает напополам, — вставил Джонатан. — Как тех ребят в фильмах о самураях!
— Ну… боюсь, я не знаю. — Десс усмехнулась. — Почему бы вам не попробовать? Потом расскажете, что вышло…
— А вот и наша парочка, — сказал Джонатан.
Рекс и Мелисса не спеша пробирались сквозь толпу, слегка касаясь друг друга кончиками пальцев. На лицах обоих застыла безмятежность. Мелисса, как и всегда в последнее время, не обращала на толпу никакого внимания. Вот она прошествовала мимо группки новеньких, неприлично вылупившихся на ее шрамы, — гордая и невозмутимая, как кинозвезда, идущая по красной ковровой дорожке за своим «Оскаром».
Десс вздохнула.
— Теперь я понимаю, чего ты так распереживалась, Джесси. Тебе не светит провести остаток дня, мило болтая с двумя телепатками. — Она встала, зашелестев длинной юбкой. — Ладно, пока.
— Да уж, — сказал Джонатан. — Не ценишь ты своего везения, Джесси.
Он сжал руку Джессики и встал.
— Ага, повезло так повезло, — согласилась Джессика. — Если б только не этот чертов домашний арест…
Четверо полуночников ушли, а Джессика осталась сидеть, провожая их взглядом и проклиная упертость родителей. Дался им этот календарь!
Впервые в жизни отец опаздывал.
После того, что случилось месяц назад, он каждый день забирал Джессику из школы — из тех соображений, что если она поедет на школьном автобусе, то может опять угодить в какую-нибудь криминальную историю. Но сегодня машины Дона Дэя что-то не было видно среди автомобилей, подъезжавших, чтобы забрать школьников.
Может быть, после всех споров о сроках ее домашнего ареста он все перепутал и решил, что сегодня Джессика уже может возвращаться сама?
Утром, когда они опять сцепились на эту тему, Джессика попыталась обратиться к лунному календарю: в лунном месяце двадцать восемь дней, а значит, домашний арест должен был закончиться накануне вечером. Но родители безжалостно выбрали календарный месяц, и отец несколько раз повторил: «В сентябре у нас тридцать дней, равно как и в апреле, июне и ноябре».
Разумеется, заставить ее сидеть взаперти этот вечер все равно было ужасно несправедливо. Джессику задержали и вернули под родительскую опеку (но не арестовали же!) в ночь с субботы на воскресенье.
Джессика продолжала спорить до тех пор, пока отец со злости не пригрозил пересчитать срок, опираясь на тот факт, что большинство месяцев содержат в себе тридцать один день, и продлить наказание до среды. При этих словах даже мама ахнула, и Джессика сочла за лучшее смириться.
Она посмотрела на свои часы, на которых уже выставила обычное время Биксби, убрав лишние двадцать минут «затмения». Ее автобус должен вот-вот отойти. Если папа все-таки прибудет и не найдет ее, он, чего доброго, психанет и снова запрет ее дома. Но тут может скрываться и другой подвох: что, если отец нарочно опаздывает, чтобы она пропустила автобус и пошла домой пешком? И тогда он в наказание за то, что дочь шлялась так долго, возьмет и продлит срок ареста еще больше…
А может, сегодня какой-то особенный день, а она забыла? Джессика попыталась припомнить форс-мажор, который мог заставить отца задержаться. После безумного утреннего происшествия у нее до сих пор в голове была каша. Весь день казалось, что время вот-вот опять остановится и мир вокруг затопит мертвенно-голубоватый свет. Когда на большой перемене в столовой иногда на миг смолкал гул голосов, Джессика всякий раз подпрыгивала, втайне опасаясь, что солнце, люди и весь мир исчезли навсегда.
Тут наконец на улице показалась знакомая машина; в окне виднелась голова Бет — и Джессика вспомнила, почему отец задержался. Бет потребовала, чтобы он забрал ее из начальной школы на другом конце города, потому что новая форма школьного оркестра ей не нравилась и сестренка не желала возвращаться домой в таком виде.
— Точно! — сказала Джессика вслух, улыбнувшись.
Ее сестра снова выступает со школьным марширующим оркестром!
Джессика прошла между рядами машин, открыла дверцу отцовского автомобиля и скользнула на заднее сиденье.
Бет обернулась к ней и злобно прошипела:
— Ни слова!
— А я как раз хотела сказать, что ты выглядишь просто умопомрачительно в пурпуре и золоте, — мило улыбнулась Джессика.
— Па! Она дразнится! — Бет повернулась к отцу. — А ты сказал, что она не будет дразниться!
— Джесси…
— Я сказала только «умопомрачительно». Нет ничего плохого в том, чтобы выглядеть умопомрачительно. Папа, объясни Бет, как порадовались бы бедные дети из Бангладеш таким вот умопомрачительным костюмчикам.
— Джесси, прекрати! — закричала Бет.
— Девочки… — Но голосу Дона Дэя катастрофически не хватало строгости, поскольку отец был занят: сосредоточенно крутил руль, пытаясь выехать с забитой парковки.
— А ты не мог бы снова запереть ее дома, чтобы она прекратила?! — продолжала Бет.