Черный PR (сборник)
Шрифт:
– Пешком? Пять километров? А если дойка утренняя? Во сколько же надо выйти из дома?
– Утренняя в шесть начинается. Стало быть, часов в пять утра выйти надо.
– А встаете тогда во сколько?
– В четыре. Надо ж еще свою скотину обслужить…
– Ну, а зимой-то как вы идете?
– Так и идем.
– Так ведь темно?
– Понятное дело, темно, зимой-то в пять – еще ночь настоящая.
Даша с содроганием представила, как женщины бредут по заснеженной дороге, ночью, одни-одинешеньки, в кромешной темноте, которая подсвечивается только светом луны, звезд да белизной снега.
– А
– Под сорок… Этой зимой и за сорок было. Идем… А чего? Не сибирячки мы, что ли? Главное, одеться потеплее. Так и катимся, как шарики.
– И… Сколько же вы получаете?
Доярка назвала сумму.
– Это за какой период? – не поняла Даша. Она столько зарабатывала за неделю.
– Это за месяц.
– И вас это устраивает?!
– Еще бы! Да на нас вся наша деревня чуть не молится. Все без работы, а мы, пятеро, как будто избранные какие. И потом, у нас же еще хозяйство свое, скотина, огород… Так что ничего, можно жить… Да вам-то не плохо ли, милая?
– Плохо! – Даша побледнела, покачнулась и упала бы, если бы не ухватилась на руку Егора.
– Ой, милая девушка, это вы с непривычки! – доярка была огорчена и обеспокоена. Она вскочила, чуть не опрокинув ведро и, подхватив Дашу под руку, вывела ее из коровника.
– Это с непривычки, – повторяла она. – Мы-то привычные, а вы не выдержали – это понятно, душно.
К ним уже подскочил Иван Афанасьевич.
– Ну, как вы себя чувствуете?
Даша, выйдя на воздух, присела на корточки, зачерпнула горсть не растаявшего, колючего снега, приложила к лицу.
– Кажется, полегчало… Но туда я больше не вернусь!
– И не надо!
– Как же они-то работают?
– Они-то – привычные.
– А знаете, Иван Афанасьевич, что я подумала: как эти женщины должны меня ненавидеть!
– Ненавидеть? Вас?! Да что вы!
– Ну конечно! Они, как вы говорите, привычные: каждый день в такой духоте, вони, и они не стоят с блокнотиком, как я, а еще и работают! А я? Приехала к ним, фифа такая городская, в мехах, с маникюром (вспомнились потрескавшиеся широкие руки доярки), да еще и, постояв пять минут там, где они часами вкалывают, чуть в обморок не грохнулась.
– Да что вы! – повторил их провожатый. – Знаете, как они рады, что вы приехали, что вы их снимаете! А вы говорите – ненавидят…
К ним подоспела Алла.
– Может, дать аспирин? – предложила она, с готовностью раскрывая сумочку.
Даша отказалась, сказав, что на свежем воздухе ей стало лучше.
Минут через двадцать вышли Вася и Егор.
– Что, дезертирка? – весело пророкотал режиссер. – Сбежала?.. Ну, Афанасьич, а теперь в магазин!
После того, как телевизионщики затарились в магазине, они вернулись в школу, встретившую их мрачной тишиной, тоскливой темнотой и жутким холодом. Иван Афанасьевич, пока они снимали, притащил буржуйку, которая потихоньку коптила, слабо освещая красноватым светом импровизированную спальню.
– Ну, как? Потеплее стало? – смущенно спросил провожатый.
– Спасибо, Афанасьич, за заботу! Ничего, перебьемся, где наша не пропадала!
– Поминки, все они… Завтра здесь деваться от жары некуда будет.
Он пожелал всем спокойной ночи, сообщил,
Как только он ушел, все сгрудились на мужской половине. Паша достал раскладной столик, на который выставили выпивку и нехитрую закуску. Через полчаса всем стало весело и тепло, то ли печка раскочегарилась, то ли водка сделала свое дело. Вася жестом фокусника достал колоду карт и предложил играть на раздевание. Еще через час окончательно пьяные игроки, икая и хохоча без всякого повода, сидели совершенно голые. Далеко за полночь они угомонились, убедив друг друга, что «завтра ведь еще работать», и разбрелись по своим койкам.
В девять утра за ними заехал Иван Афанасьевич. Прищурив глаза, он оценил по пустым бутылкам количество выпитого и, сказав, что ждет всех в машине, ушел. Хмурые телевизионщики нехотя вылезли из согретых постелей, холод остывшей классной комнаты несколько взбодрил их. Стыдливо прячась друг от друга, они поспешно оделись.
– Как же мне плохо! – жалобно озвучила общую мысль Даша.
– Все, ребята, завязываем! Сегодня – ни-ни! – нахмурился Вася.
– Везет же тебе, Пашка, – заметил Егор, – мы – на работу, а ты еще поспать можешь.
– Щщас! – отозвался водитель. – Чтобы я завтрак проспал? Не дождетесь!
Однако, несмотря на благие намерения не пить, телевизионщики не смогли удержаться, когда, приехав в столовую, увидели стол, буквально ломящийся от нехитрых деревенских яств: пельменей, капустного пирога, закусок из квашеной капусты, соленых огурчиков и грибочков… Во главе этого изобилия стояли, как генералы на параде, запотевшие бутылки с беленькой.
– Ой, – побледнела Даша, – мне бы лучше рассольчика.
Однако аппетит пришел во время еды. Иван Афанасьевич, который на этот раз составил им компанию, настойчиво подливал и провозглашал тосты, от которых невозможно было отказаться: за то, чтобы съемки прошли удачно, чтобы обратная дорога легла скатертью, чтобы фильм получился…
После обильного завтрака вновь повеселевшая съемочная группа на УАЗе хлебосольного хозяина подкатила к льнозаводу. Им оказалось металлическое длинное здание с маленькими окошками под самой крышей. Внутри их встретил сильный шум, скрежет от работающих механизмов и серый густой туман, сквозь который с трудом проникал слабый свет из окошек.
– Что это? – воскликнула Даша.
– Да это пыль! – воскликнула Алла. И тут все почувствовали, что начинают задыхаться. Серый плотный туман был соткан из сухой пыли, образующейся от перерабатываемого льна.
– Да это вредное производство! – вскричал Вася. – Почему ваши люди работают без защитных приспособлений?
– Как же! – стал оправдываться Иван Афанасьевич. – У каждого есть маска, вот, на шее у них висят.
– Так почему же они их не надевают?
– Говорят, что они им мешают. Они в них задыхаются.
– А так они не задыхаются?!
– Ой, у меня от удушья начинает кружиться голова, – жалобно вставила свое слово Алла.
– Так они привычные.
– Распорядитесь, чтобы надели маски! Иначе снимать не будем. Люди без масок на вредном производстве – это антиреклама!