Черный принц
Шрифт:
– А десятая?
– Фактический и реальный – разные вещи. Теория оставляет место для развития. – Брокк глядел на птиц, кувыркавшихся в снегу, на сам снег, на острые прутья кустарников и серую тушу дома, зарывшуюся в сугробы по самые окна. – Если верить легенде, то Черный принц был кристаллом десятого уровня.
– И алмазом?
– Одно другому не мешает.
Кейрен кивнул. Он стоял, сгорбившись, сунув ладони в широкие рукава пальто.
– Угу. И вы мне все это сейчас рассказали, потому
– Разные объекты, помните? Моя карета не в счет, это или отвлекающий маневр, или мелкая личная месть…
– Ничего себе мелкая, – фыркнул Кейрен и громко, распугивая птиц, чихнул. – Простите, продуло, наверное…
– Может, в дом?
– От обеда не откажусь… я, знаете ли, нынче безработный… и бездомный. – Он вытянул руку, и Брокк понял, что именно ему казалось странным. На тонком мизинце Кейрена больше не было родового перстня. – Не обращайте внимания, мастер. Как-нибудь да наладится. Вы там дальше рассказывайте, занимательно получается…
– Да уже почти все и рассказал. Взрывы в жилой зоне и на складах – калибровки ради. Ему нужно было записать частотный спектр, чтобы учесть искажения. А полигон – прикрытие.
Кейрен, оставшийся вне рода, все-таки соображал быстро.
– Драконье сердце?
– Именно. Перенастроить кристалл легче, чем вырастить…
…тем паче, что кристаллы подобного уровня априори подучетны.
– …и сделать сцепку на меньшие. Кристалл, с одной стороны, подаст сигнал, а с другой, – предопределит вектор смещения энергии.
– Паршиво, – довольно-таки жизнерадостно произнес Кейрен, стряхивая с ветки снежный ком. – И если я правильно понял, стоит грохнуться одному заряду…
– И сработают еще два. Полагаю, зазор будет в доли секунды, что позволит совместить пики…
…и увеличить суммарную силу взрыва в десятки раз.
– Знаете, мастер, что самое поганое? – Кейрен заговорил лишь на пороге дома. – Все знают, кому это нужно, но… никто ничего не делает. Высокие игры. И мой вам совет, держитесь от таких игр подальше.
Брокк был бы не против советом воспользоваться, но подозревал, что при всем его желании – не выйдет.
Темный день.
Мертвый.
И в доме зажигают свечи, укрывая зеркала покровами из черной ткани.
…на кухне варят ячневую кашу, которую, щедро сдобрив маслом, откупом выставляют за порог, и на кашу слетаются чернокрылые грачи, будто и вправду духи иного мира.
Они кричат.
А Кэри слушает голоса сквозь запертую дверь.
Ей холодно. Она кутается в шаль, но все равно мерзнет, и дует на руки, протягивает озябшие ладони к огню, но пламя соскальзывает с пальцев.
Темный день.
Мертвых жил и брошенных дорог. Вдоль подоконников и порогов протягиваются дорожки из соли. Приходится ступать,
…шепот раздается шорохом, шелестом, призраком. Сними, Кэри, дай свободу…
…наберись смелости заглянуть на ту сторону. Завтра ночь духов, не хочешь ли испытать судьбу?
Не хочет.
Отворачивается и смотрит в посеревшее окно.
А в холле пахнет хвоей молодая сосна. Ветки ее перевиты поминальными лентами, которые шевелятся на несуществующем сквозняке. Слуги один за другим подходят к зимнему дереву, чтобы повязать очередную тряпицу… белую, красную, черную… и деревянные резные фигурки, вытесанные вручную, прячутся под широкими лапами.
…им суждено сгореть в ночь духов.
Скоро уже.
– Ты дрожишь. – Брокк здесь, рядом, он больше не прячется за бумагами, хотя те, исписанные нервным быстрым почерком, разложил. И смотрит на них, расхаживает, мерит комнату широкими шагами, проговаривая что-то, когда про себя, когда вслух.
Думает.
Он забавный, когда думает. Загоняет себя в угол, и тень его скрывается под широкими книжными полками. А кто-то воткнул между корешками тонкую ветвь омелы.
– Неспокойно. – Ему не хочется врать, и Кэри опирается на мужа, кладет голову ему на грудь. – День такой. Мы… поедем?
– Да.
Он держит, раскачивается, и Кэри раскачивается вместе с ним, его тепла хватает и для нее тоже. А комната, освещенная тройкой зыбких свечей, плывет.
– Боишься?
– Да. Раньше как-то… а ты?
– Прибой. – Он замирает, прижавшись щекой к щеке. – Я слышу прибой. И с ним приходят голоса… за Перевалом было не так, да?
– Да.
За Перевалом иначе… там свои обычаи, чуждые, непонятные. Здесь же…
– Ты не оставишь меня сегодня? – Кэри накрывает его руки ладонями.
– И сегодня тоже.
Мертвый день тянется долго, часы и те замирают, не смея поторапливать время. Кэри ждет.
Ночь.
И лиловые сумерки за окном, в которых все еще кричат раздраженные грачи. Темный зонт и плотная вуаль. Брокк в черном же строгом костюме.
Плетеная корзина с восковыми свечами. Венок из остролиста и падуба. Глиняная бутыль и сухие лепешки-поминальницы.
Рука, на которую можно опереться. И черный, в погасших фонарях город. Он отчаянно сопротивляется темноте, первозданной, пугающей, распахивая ставни, приманивая лунный свет стеклами. Он выставляет восковые свечи и масляные лампы, раскладывает на перекрестках костры и расчищает путь факельщикам. На площади мерцает громадина зимнего дерева. На ветвях его закреплены массивные спермацетовые свечи, которые горят бледным ярким светом, и ель кажется объятой пламенем.