Черный пудель, рыжий кот, или Свадьба с препятствиями
Шрифт:
Пустяки какие-то вспоминаются. Однокурсница Лариса, девица безмерной, прямо-таки космической глупости, как-то сообщила напыщенно, что решила назвать своего сына Цитрамоном. Мол, редкое имя, и мальчик будет красавчик. «Ты откуда его взяла, это редкое имя?» – давясь смехом, спросила Саша. Древнегреческое, отрезала Лариса. «Ибупрофеном назови! – серьезно посоветовала Исаева. – Всех известных философов так звали. Уменьшительное – Проша». «Аспирином Валерьяновичем можно», – прошелестела Саша. «А если девочка, то Люголь». «Люголь Евгеньевна!»
Лариска, кстати, потом наябедничала на них в секретариат, что курят за институтом. Хотя Сашка не курила, только сигарету вертела в пальцах за компанию.
А драка с пьяными пэтэушницами в парке за качели! А украденная у обеих в один день стипендия (обе тут же нашли работу и потом врали друг другу, что родители присылают денег. Стриж строчила на машинке какие-то трусы в холодном подвале, а чем занималась Галка, она так и не выяснила толком).
Исаева давно вписала себя в Сашину биографию красными чернилами. И подчеркнула для верности.
Но пес бы с ней, с биографией! Мало ли кто там плавает, как муха в борще. Не это объединяло Исаеву со Стриженовой, по правде говоря.
Ощущение сопричастности другу другу – вот от чего никуда не деться. Галка была родной. Ангелы, что ли, ставят печати, маркируя тех, кто попадет после рождения в одну когорту. Ты не видишь печать, но ощущаешь шестым чувством. По ней узнаешь своих, даже если встретились на пять минут в прокуренном тамбуре плацкарта «Москва – Томск» и сразу же разбежались навсегда.
Куда бы и на сколько лет Галка ни пропадала, Саша всегда знала, что Исаева где-то рядом. Встретившись после долгого перерыва, они начали разговор с того же места, на котором оборвали его восемь лет назад.
Саша никогда не задумывалась над тем, какая из нее получилась подруга. Но в табеле о рангах дружбы ее чин был бы не ниже штаб-офицерского.
События неслись стремительно и непредсказуемо, как пьяный лыжник под гору, и задержать их не было никакой возможности. Саша подозревала, что близок миг, когда на пути у лыжника окажется и Галина. Достаточно ей наткнуться, скажем, на отца жениха. «А что это вы такое тащите, Галочка?» И все. Десять лет за предумышленное.
А если Петруша Сысоев, узрев застывший в окончательной насмешке лик Елизаветы Архиповны, схватится за сердце и приляжет на травку с инфарктом, то и все двадцать.
– Мака-ар!
Пока Саша металась вокруг дома, Макар Илюшин уходил все дальше и дальше от участка Сысоевых. К уху он прижимал сотовый телефон и время от времени бурчал в него что-то неодобрительное.
Едва ему позвонили, он сразу понял: разговор вырисовывается не самый приятный, а главное – требующий полного внимания. Общаться же в доме, где каждую минуту кто-то орал, хохотал, звал с ним выпить или просил смастерить арбалет вместо лука, было немыслимо. Поэтому Макар тихо исчез.
– Ты уверен,
Собеседник заверил, что именно так и было сказано.
– Он передал, чего хочет от меня?
– Нет, – сказал человек, которого явно тяготил этот разговор. – Он лишь просил сообщить о том, что снова здесь.
– И счел нужным поставить меня в известность, – задумчиво проговорил Макар. – Спасибо, дружище.
Он нажал на кнопку отбоя и постоял, качаясь с пяток на носки. В это время Саша Стриженова подпрыгивала под окнами, пытаясь разглядеть Илюшина в комнате, но каждый раз натыкалась взглядом лишь на выпученные в поэтическом экстазе глаза Пахома Федоровича.
– И зачем же он решил вернуться? – вполголоса осведомился Илюшин у куста лебеды.
Подскакивая на ухабах, мимо проехала машина. Фары ослепили Илюшина, и он спохватился, что пора возвращаться. Но прежде нужно было позвонить Бабкину.
– Серега, как там рыбалка?
– Фигово, – пробасил Бабкин. – Кстати, у меня для тебя новости.
– У меня для тебя тоже. Начинай.
– Что скажешь о Монтекки и Капулетти шавловского разлива?
– Неужели Сысоевы?
Бабкин одобрительно хмыкнул.
– Точно так.
– А кто второе семейство?
– Долго рассказывать, давай при встрече. Как у вас там дела? Невеста удила еще не закусила?
– Даже копытом никому в лоб не дала, – заверил Макар. – У меня новость круче.
– Да брось. Ты мою еще не слышал. Монте-Кристо лежит в красном углу ринга в нокауте.
– Похоже, Михаил Гройс вернулся, – сказал Макар.
В трубке раздался долгий свист.
– Точно?
– Не точно. Но похоже на то.
– Вот старый хрыч. Чего хочет?
– Понятия не имею. Пока что предупредил нас, что он здесь.
– И больше ничего?
– И больше ничего.
Сергей попыхтел в трубку.
– И какие планы?
– Напиться и забыться, – усмехнулся Илюшин. – Вернемся в Москву – там видно будет. Ладно, пойду я праздновать.
– Весело там у вас?
– Очень! – заверил Макар. – Тебя не хватает. Может, придешь, поглазеешь? Как сиротка в щелочку в заборе?
Бабкин издевательски хохотнул и повесил трубку.
Макар вздохнул. С большим удовольствием он сгреб бы Сашу в охапку и смылся с этого дурацкого ужина.
«Скука смертная. Разве что бешеная бабка дает жару. Даже любопытно, что она еще выкинет».
Любой человек, знакомый с Валерием Грабарем, рано или поздно сталкивался с необходимостью охарактеризовать его интеллект. Обыкновенно это случалось, когда слушатель какой-нибудь истории с участием Валеры восклицал: «Он что, идиот?»
И вот тут рассказчик замолкал в смятении.
Ибо лаконичное слово «идиот» не передавало всего того огромного, безграничного простора, который существовал в Валериной голове.