Черный рассвет (original mix)
Шрифт:
Выйдя на улицу, молча закурили по сигарете и простояли так несколько минут, не проронив ни слова, каждый думал о чем-то своем. Видно было, что Леонид Иванович в каждом из нас оставил какой-то след, что-то неосязаемое, но очень важное, о чем можно было бы долго размышлять, но не сейчас.
– Блять, жрать-то как охота, – прервал тишину Колян, – я бы сейчас такого же кабана, как в том музее, сожрал.
– Такая же херня, – поддержал его Илюха.
– Ладно, пойдем еще по паре плюх дернем и поедем жрать, – предложил я.
Вечером дома я довольно отчитался маме о выполненном поручении, которое она давала по поводу музея. Но не увидел в ее глазах особой радости от этого события, особенно после того как сказал, с кем я туда
– Лучше бы с девушкой какой сходил, – подвела итог моего красочного рассказа мама.
– Блин, тебе постоянно все не нравится, все тебя не устраивает.
– Просто я считаю, что от этого толку было бы больше, чем от твоих дружков.
– Все, не начинай, пожалуйста, – ответил я и пошел к себе в комнату.
Придя в комнату, я все же задумался над мамкиными словами, и в моей голове созрела идея пригласить Алису в этот музей. Конечно, это был не элитный ресторан, но по своей оригинальности идея мне показалась довольно привлекательной. Оставалось только красиво преподнести приглашение и надеяться, что она клюнет.
***
Я возьму краски, я возьму кисти,
Нарисую деревья, на них черные листья.
Желтое небо, зеленые тучи…
Я нарисую, и мне станет лучше.
Бледно-синее солнце с кривыми лучами
Мрачно повисло над сухими ручьями,
А рядом с ним нарисую луну —
Она мягко упала на морскую волну,
И море окрасилось в оранжевый цвет.
В этом безумии прозрачного нет.
Воздух превратился в фиолетовый дым,
А запах цветов внезапно стал голубым.
Кроваво-красным дождем питаются лужи,
Они пятнами в белую землю погружены…
И вот сквозь бирюзовый туман
Тянется серых клякс караван.
Что теперь делать? Как все исправить?
Ну а в принципе можно и так все оставить.
Я в них подрисую лица людей,
Почти незаметных в картине моей.
Они ликами призраков застынут на месте
В моей маленькой психоделической пьесе…
– Бля, дуешь! – закричал я от боли, которая начала растекаться по моей руке.
– Не ори, нормально все. Просто раствор такой жгучий, – сквозь зубы проговорил Фитиль, сжимая в них колпачок от шприца.
– Раньше такого не было!
– Согласен. Раньше такого кайфа не было, – с ухмылкой сказал он.
– А что это? – спросил я.
– Винт.
И тут я понял, что это действительно нечто другое, в отличие от того, что мы до этого употребляли. Внешне, конечно, приход был похож на амфетамин, но эффект гораздо ярче и глубже. Я сел на корточки, закрыл глаза и положил голову на локоть, чтобы ощутить в полной мере действие первитина. Глубокий вдох… выдох… вдох… выдох. У меня просто сперло дыхание от такого мощного прихода. Единственным желанием на этот момент было, чтобы сохранялись абсолютная тишина и темнота в глазах, тогда я мог отчетливо ощутить всю прелесть этого вещества, каждый
– Где ты его достал? – поинтересовался я.
– С одним варщиком познакомился в соседнем районе.
– Я думал, что такие люди перевелись еще в девяностые.
– Да нет, хотя, конечно, их ряды сильно поредели с тех пор. Куда пойдем? – поинтересовался Никитос.
– Мне, в общем, надо встретить Волка на вокзале, он сегодня из армии возвращается.
– Ну тогда погнали, я с тобой, а то мне все равно заняться нечем.
***
– Здорово, братан!!! – радостно воскликнул я и обнял друга. – Знакомься, это Никитос, Никитос, это Димон, – представил я парней друг другу.
– Ну что, как добрался, дембель? – спросил я.
– Нормально, бухали всю ночь в поезде с пацанами, – сказал Димон.
– Да я чувствую.
– Ну что, поехали до меня, а потом бухать? – предложил он.
– Конечно!
Дмитрий Олегович Волков был, пожалуй, единственным человеком, с которым я общался после окончания школы. Первоначально, когда я познакомился с ним в начале десятого класса, наши отношения не складывались, так как мы оказались на разных полюсах тогдашних молодежных течений. Я был представителем неформальных движений, которые ориентировались на рок-музыку, панк, альтернативу и прочее. А он тяготел ближе к блатной романтике девяностых годов, посещал самодельную «качалочку», сделанную «старшаками», которая находилась в подвале его дома, ходил на секцию бокса, но не с целью стать спортсменом, а скорее для того, чтобы щемить ребятишек из младших классов, и потому, что считал это модным на тот момент среди молодежи. Надо сказать, что таких парней в нашем классе было несколько, и они составляли его костяк. На мое горе неформалов среди одноклассников было всего двое, и поэтому мы попали в немилость этим здоровым парням, которые, видимо, считали, что физическая сила может заменить им еще и мозг. Нас часто оскорбляли и унижали, придумывали какие-то обидные и подлые шутки, как, например, накрошить мела на стул, чтобы не заметили, налить в сменную обувь раствора с марганцовкой, написать в дневнике слово «ХУЙ» и так далее. В определенный момент из-за этих издевательств я перестал посещать школу и начал прогуливать ее с друзьями. Когда преподаватели обращали на это внимание моих родителей, то я объяснял ситуацию, получал нагоняй, и все продолжалось дальше. Но однажды мое терпение лопнуло, и я понял, что так дальше продолжаться не может. Среди какого-то урока к нам зашла медсестра из медпункта со списком фамилий учеников, которым надо было сделать прививки от туберкулеза. Среди других оказались моя и Димы Волкова, которого называли Волком. Мы пошли делать прививки, и он опять начал отпускать какие-то шуточки в мою сторону, я стал огрызаться, и так, слово за слово, мы сошлись в «смертельной схватке».
В тот раз победителя не выявилось, потому что нас растащили, и мы забились продолжить выяснять отношения после уроков. Но и тогда наш поединок не выявил победителя, так как мы просто упали в снег и возились там несколько минут, пока окружающей толпе не наскучило это печальное зрелище, и нас не разняли. Даже травмы, которые мы нанесли друг другу, говорили о том, что бойцы из нас были не самые выдающиеся. Я всего лишь один раз попал сопернику в ухо, отчего оно немного посинело, а он немного повредил мне губу, которая впоследствии слегка опухла.