Черный штрафбат
Шрифт:
И снова строй сломался, штрафники недоуменно таращились на Зорина — их плохо учили в школе, они ни звука не понимали по-немецки. И предатели таращились на него огромными испуганными глазами, гадали, что он хочет сказать, и почему этот выскочка Зорин, собственно, лопочет по-немецки.
Офицер приблизился, воззрился на Зорина с пытливым интересом. А сержант состроил такой ангельский лик…
— Эй-эй, Зорин, минуточку, ты что это, шустрила, затеял? — заволновался Чулымов.
— Позвольте, я скажу им пару слов, господин гауптман? — Зорин склонился в лебезивом поклоне. Было противно, его корежило от отвращения к самому себе, но своего он добился. Офицеры были близко, а пистолеты у них в кобуре — далеко. Солдаты
— Говори, солдат, так и быть, — прокаркал гауптман, — но только быстро.
— Спасибо огромное, господин гауптман. — Не было времени всматриваться в угрюмые лица сослуживцев. Он заговорил по-русски, быстро, тихо, стараясь сохранить выбранную просящую интонацию: — Короче, мужики, нам труба, если в штаб приведут. Бежим прямо сейчас. По сигналу «пошли» набрасываемся на тех, кто ближе. Понятно? Не в лес, не толпой на одного, а чтобы одновременно на всех. Убьют — не беда, все равно убьют. Офицеры — мои. Нас больше, мы справимся.
— Господин офицер! — исступленно завопил Казаченко. — Это не то, что вы подумали! Они бежать собрались!…
— Пошли, — глухо вымолвил Зорин.
Он бился, как лев! И куда подевалась усталость? В глазах офицера мелькнул тревожный огонек, а туповатый унтер так до самого финала и не разобрался в ситуации. Олимпийский прыжок — он почувствовал, что за спиной уже вспыхнула драка! Кулаком в висок унтеру — так удачно подставился! Вспарывающий удар ногой в живот офицеру. А сапоги-то с пленных не сняли! Гауптман согнулся, заикал. Попутный въезд локтем в нос обалдевшему очкарику — и повалил офицера в траву. Тот брыкался, он сдавил ему горло — мощной удавкой, полностью перекрыв приток кислорода. Тот ударил Зорина кулаком в район печени, но он стерпел, не обиделся. Задрожал, захрипел… и затих как миленький. Вот тебе и порода, господин гауптман. Выдернул «вальтер» из кобуры офицера, спустил флажок, передернул затвор. Унтер сидел на краю обочины, очумело мотал головой. Очки свалились с носа, разбились в прах. Физиономия была какой-то детской, беззащитной, жалобной. Но чтобы разжалобить Зорина в этот час, нужно было постараться. Он вскинул пистолет — унтер прищурился, пытаясь разглядеть, что за штуку ему суют в лицо. Кажется, понял, недоуменно вскинул голову, выискивая взглядом глаза стрелка. Зорин выстрелил в сердце, чтобы не мучился.
Но, кажется, мучился — не сразу умер, хрипел, пытался приподняться…
Он резко повернулся… и не успел. Солдат, на которого навалились двое штрафников, был дюжим малым. Отобрал у них свой автомат, отпихнул одного коленом, другому сунул в челюсть прикладом, отскочил, полоснул очередью. Белокурый штрафник из четвертого взвода ахнул, подкосились ноги. Зорин выстрелил дважды — с первой пули такого здоровяка могло и не пронять. Швырнул выпавший автомат растерявшемуся Гурвичу.
— Держи, Леонид! А ну стоять, твари, куда?! — Он выстрелил под ноги собравшимся дать тягу Казаченко и Бязликову. Те запрыгали, стали затравленно вертеться. Оказать достойного сопротивления четверо солдат вермахта не могли. Их повалили в пыль, били кулаками до кровавого фарша, пинали в животы, по печени. Вооружались автоматами, стягивали с фрицев патронташи, рассовывали по карманам гранаты. Чулымов, спохватившись, кинулся к телу очкарика, выдернул из кобуры массивный «люгер-парабеллум», обхлопал карманы, раздобыл запасную обойму. А дальше — без жалости — переходил с места на место и стрелял в головы корчащихся в пыли солдат.
— А с этими что делать, товарищ капитан? — Игумнов тыкал стволом в побелевших от страха предателей.
— Ты еще спрашиваешь, солдат? — грозно прикрикнул Чулымов.
— Да я так, ради порядка, — смутился Федор.
Зря они устроили этот шум. Выстрелы не остались без внимания.
— В лес! — ахнул Зорин.
Штрафники покатились под откос. Один не убежал — взмахнул руками, рухнул в пыль. Зорин подхватил выпавший автомат, кубарем покатился в водосток. Еще одному не подфартило — споткнулся у кромки леса, закричал — мучительно, страстно, душераздирающе. И Чулымов был сегодня не счастливчик, вскричал от боли, свалился на колено, обнял бедро, но пересилил себя, поднялся, доковылял до кустов, рухнул в темень леса…
Казаченко и Бязликов дружно вскинули руки. Но мотоциклисты уже неслись на них, поливая огнем. Предатели заметались — побежали туда, где короче. Зорин и глазом не успел моргнуть, они со свистом пронеслись мимо, влетели в лес…
Они с Игумновым столкнулись лбами в кустарнике. Распались, изумленно уставились друг на друга.
— Приветствую, — сказал Зорин.
— Да иди ты. — Игумнов потер стремительно опухающий лоб.
Зорин покосился на автомат у него в руке.
— Пошли, Федор.
Тот схватил с полуслова. Вздохнул глубоко.
— Пошли, Алексей…
Вывалились из кустарника как раз в тот момент, когда мотоциклисты домчались до кучки трупов, дали по тормозам и принялись разворачивать громоздкие машины, чтобы встать поперек дороги. «Какие модники, — мимоходом оценил Зорин, — в пышных плащах с плечевыми вставками, в огромных мотоциклетных очках на пол-лица». Они открыли огонь, не оставляя фашистам шанса. Строчили прицельно, короткими очередями, экономя патроны. Пулеметчик успел огрызнуться, но даже цель не уловил, повис в своей люльке. Водитель завалился набок, а вместе с ним и железный конь. Забавно было наблюдать, как громоздкая машина вертится на боку, взбивая торнадо пыли. В цирке бы такие номера откалывать. Второй мотоциклист успел затормозить — на том и завершил свой жизненный путь. Его напарник дико заверещал, узрев свою смерть в окружении веток кустарника. Крик оборвался, сменился хрипом.
Всё.
На дороге никого. Не успели пока опомниться фрицы.
— Федор, за оружием, и быстро тикаем… — Зорин бросился на дорогу, перепрыгнул через водосточную канаву. Стаскивал с покойников автоматы, совал за пояс запасные рожки, поразмыслил и взгромоздил на себя дополнительную обузу — квадратный кожаный ранец — первоклассник, блин…
— Федор, мать твою, ты что делаешь?!
Игумнов, выражаясь по доступной матери, обливаясь потом, выворачивал из турели прикрученную на болты станину пулемета.
— А что? — стрельнул глазами исподлобья. — Такая штука — и пропадет?
— Бросай свое Федорино горе! — завопил Зорин. — Никакого попутного груза! Обалдел, Федорушка? Может, еще и пушку добудем для полного боекомплекта? Всё, бежим!
Бряцая оружием, они понеслись к лесу. «А ведь приятная штука жизнь, черт ее подери!» — думал, захлебываясь от какого-то полоумного восторга, Зорин…
Предатели Бязликов и Казаченко, бежавшие от мотоциклистов, нарвались на своих, засевших в лесу. Воя от страха, побежали обратно. И наткнулись на Игумнова с Зориным, которые здорово походили на воров, обчистивших оружейный склад. Перепуганные, снова развернулись, но их догнали, подсекли, повалили.
— В лес гоните тварей! — гаркнул из кустов Чулымов. — Уходим как можно дальше… Эй, бойцы! — заорал он, обращаясь неизвестно к кому. — Не теряться! Пятьсот метров вглубь леса — там встречаемся!
Предателей пинками погнали в чащу.
— Эй, послушайте, вы не поняли… — скулил Казаченко, скача на четвереньках и подпрыгивая от каждого пинка. — Мы же не хотели… Мы тоже бежать собирались…
— А я вообще Казаченко не знаю… — плакался Бязликов. — Он из другого взвода… Мужики, простите, бес попутал…