Черный штрафбат
Шрифт:
Их заметили, перенесли огонь. Из автоматов уже не могли достать, а вот из пулеметов и карабинов… Он полз по гряде, взбираясь на склон, хоронился между камнями и видел краем глаза, как перебегают открытый участок, выбравшись из оврага, его солдаты. Один не добежал, ахнул, сломался, словно через колено переломили. Ванька Чеботаев споткнулся о тело, покатился колбаской…
— Алексей, Алтыгова убили! — крикнул Ралдыгин.
Эх, Григорий Терентьевич, ненадолго же тебя хватило… Зорин высунулся из-за камня. Рядом уже кряхтел, сопел, пристраивал
С этой части гряды хорошо просматривался участок, где они попали в засаду. Немцев было не меньше взвода. Они рассредоточивались, разбегались. Часть пустилась к оврагу, другие развернулись в поле. Офицер перебегал с места на место, командовал простуженным голосом. Двое, не таясь, подошли к камню, за которым прятался Чулымов. Постояли там какое-то время, обмолвились парой слов. Один передернул затвор, пропорол очередью мертвое тело. Мертвец никак не отреагировал. Зорин отметил со злорадным удовлетворением, что Чулымов не просто так отдал свою жизнь, а продал — мертвый солдат в мышиной форме в трех шагах от камня был тому ярким подтверждением.
— Жалко капитана… — прокряхтел Гурвич. — Как ни крути, а жалко… Нормальный был мужик, хотя и испорченный своей слепой идеологией… Должность занимал дерьмовую, погиб геройски… Ничего не понимаю в этой жизни…
Он бормотал что-то еще, но Зорин не слушал. Пробило на философию мужика, пускай себе. Немцы развернулись цепью, начали по одному перебегать. Человек восемь спустились в овраг, побежали бодрой рысью. Бежать им было порядка ста пятидесяти метров. А потом откос, ровная площадка перед кучкой скал, тело рядового Алтыгова — боец определенно был мертв. Раненый бы извертелся уже весь…
— Эй, народ, вы здесь? — крикнул он.
— Да тута мы где-то… — прозвучало снизу. И справа кто-то заворчал — недовольно, словно разбудили.
— Мы с Гурвичем остаемся! — крикнул он. — А вы — пулей с этой шишки на обратную сторону, и без тупого геройства — в лес! Заляжете на опушке, будете нас с Гурвичем прикрывать, когда побежим!… Отобьемся, Леонид? — покосился он на солдата, который сосредоточенно ловил в прицел бегущих по оврагу.
— Не отвлекай, — проворчал Гурвич. — Видишь, занят.
С тихой радостью отметил — покатился народ с горы. А те, что в поле, изрядно отстают от тех, что в овраге. Разворачивают пулемет, но пока его приспособят, пока вставят ленту с патронами, пока найдут хоть какую-то мишень…
— Бьем овражников, — буркнул Зорин, припадая к автомату. — Бери первого, я второго. Без команды не стрелять. Пусть поближе подойдут…
Они влетели в лес — довольные, возбужденные. Попадали в траву. Стрельба за спиной прекратилась, немцы приходили в себя, подкрадывались к скалам. Пока сообразят, что никого наверху не осталось…
— Вы чего такие довольные? — приподнялся Фикус. — С фестиваля, что ли?
— Пустяк, а приятно. — Гурвич все не мог отдышаться. — Троих уложили — как на полигоне.
За
— Ну, всё, — Зорин приподнялся. — Сейчас в психическую пойдут. Камень грызть будут. А потом за нами — в лес. Разозлили мы их… Эй, грибники, все на месте?
Зашевелились солдаты, прикорнувшие за деревьями, в кустах.
— Вроде все, — подал голос Новицкий.
— Ага, лежим, тазики морозим, — поддержал Фикус.
— На восток нам, стало быть, не судьба, — гаркнул Зорин. — Во всяком случае, на этом участке. Бежим обратно на запад и забираем чуть вправо — к северу. Держаться кучкой, чтобы никто не потерялся. Привал — через пару верст. Пошли, марафонцы…
Бежали, проклиная прокуренные легкие, неживые ноги, этот бестолковый лес, где каких только ловушек природа не наставила. Лесной массив и не думал кончаться. «Так и до Берлина раньше всех дотопаем», — шутил на бегу Ралдыгин. Вставали баррикады из валежника, поваленных деревьев, под ветками и листьями таились канавы, овраги полосовали лес какой-то хитроумной паутиной. Продирались через кусты, цепляясь за колючки, огибали скопления скал, возвышающихся прямо посреди леса.
— Ну, все, ша! — выдохнул Зорин, падая в прелые прошлогодние листья. — Ни один фриц сюда в здравом уме не сунется…
Солдаты падали, как под пулеметным огнем. Он смотрел на них из-под прикрытых век. Уже не солдаты — сплошное грустное недоразумение. И сам, наверное, под стать. Только драпать и умеют…
Игумнов разодрал початую немецкую пачку. Тянулись к ней трясущимися конечностями, жадно прикуривали.
— Эх, курцы, — Зорин тоже взял сигарету, но не спешил прикуривать, — вы бы хоть отдышались, прежде чем дымить…
Замечание осталось без комментариев. Солдаты жадно сосали вонючие «курительные палочки». Даже интендант Шельнис, который, в силу «служебного положения», привык к более изысканным сортам табака. Впрочем, до конца не осилил — весь перекорежился, аккуратно затушил окурок о подошву сапога, вырыл ямку в земле и «похоронил».
— Гы-гы, — заржал Фикус, наблюдавший за интендантом. — В натуре, лесник придет и всем воткнет…
Но развивать глумление не стал, откинулся на траву и принялся запускать колечки в небо.
— Восемь нас осталось, — угрюмо глядя в глаза Зорину, проговорил Новицкий.
— Не будем о мертвых, — поморщился Зорин.
— Вот-вот, — поддержал Фикус, — тухлая тема. Помолчите, гражданин ментовской начальник. Если хотите знать мое мнение…
— Да кому оно волнует? — фыркнул Новицкий.
— Ай, как некультурно. — Фикус выплюнул окурок и привстал. — Ты, что же, думаешь, если я прямо с нар сюда загудел…
— Фикус, ша, я сказал. Нельзя нам на восток, — проворчал Зорин. — Всё понятно, мы должны пробиваться к своим, и рано или поздно мы это сделаем. Но для начала следует выйти из дурной зоны — слишком много тут чего-то скопилось фрицев, а потом опять повернуть на восток…