Чёрный сокол
Шрифт:
– Хорошо сказал! – похвалил Олег. – А теперь пиши: Мера преступлений Чингисхана и его потомков, превысила все мыслимые пределы!
Хорезмиец дернулся на лавке и весь съежился.
– Помилосердствуй, пресветлый эмир, – заскулил он, – если Бату-хан узнает, кто написал письмо, он велит отрубить мне руки!
– Взбодрись и дыши глубже, – посоветовал Горчаков, – скоро хану Бату станет не до мелочных разборок с писцами. Ничего он тебе не сделает!
Махмуд горестно вздохнул и изобразил готовность к работе.
– Мера преступлений Чингисхана и его потомков, превысила все мыслимые пределы! – снова начал диктовать Олег. – Поэтому,
Хорезмиец, высунув от старания кончик языка, выводил строчки красивой арабской вязи.
– Как подписать? – спросил он, изобразив последнюю завитушку.
– Я сам подпишу, – Горчаков перегнулся через стол и передвинул листок к себе.
Махмуд протянул ему ручку. Рисовал Олег неплохо, и вскоре внизу листа, вместо подписи появился расправивший крылья, черный сокол, с хищно загнутым клювом, смахивающий на "Римского орла" или эмблему нацистов – это кому как больше нравится.
– Олег Иванович!
Вошедший в трапезную Учай, отвлек Горчакова от созерцания своего шедевра. Выглядел он каким-то взволнованным.
– Случилось чего? – поинтересовался Олег.
– Не, – мотнул головой старшой коломенской дружины.
По годам, на умудренного опытом воина, он не тянул. На вид, ему было лет восемнадцать. А его подчиненным и того меньше.
– Слово у нас к тебе, – белобрысый и конопатый Учай приосанился и расправил плечи, подчеркивая своей позой серьезность момента.
– Ну, что ж, – Горчаков тоже напустил на себя важность, – коли есть слово, то молви!
– Сейчас, я только остальных позову! – дружинник князя Романа метнулся к двери, оставив Олега сгорать от любопытства, ибо, он совершенно не догадывался, что за представление здесь затевалось.
Проскользнув один за другим в трапезную, молодые воины выстроились перед Горчаковым полукругом, а Учай выступил вперед.
– Умен ты зело, Олег Иванович, – начал с похвалы дружинник, – и удачлив! А се для вождя самое главное. Жизнь у воя такая, что бывает, токмо от везения и зависит. Посему, ратники по удаче себе вождей выбирают. Бывает всем князь хорош, да уж больно невезуч. Такому даже содеянное по уму, и то не в пользу. С таким господином ни за что голову сложишь. А ежели за вождем тенью бежит удача, такому все рады служить! Потому как, часть удачи его и на дружину падает. Вот мы, Олег Иванович и думаем, что ты, как раз из таких. Порешили мы с братией, – Учай широким жестом обвел, стоявших за его спиной ратников, – что любо бы нам было, тебе послужить. Одна беда – "отроки" мы! А князь Роман Ингваревич прижимист, – дружинник сокрушенно развел руками, – что скажешь, Олег Иванович?
– Скажу, что буду рад видеть таких орлов под своей рукой! – не задержал с ответом Горчаков. – А еще скажу, что из земель я дальних и посему, не все понял. Причем здесь, к примеру, прижимистость князя Романа?
– Так я ж сказал? – удивился Учай. – "Отроки" мы.
"М-да, очень содержательный ответ" – подумал Олег.
– Послушай, Учай, – снова обратился он к парню, – я не ведаю, чем "отроки" от "детских" отличаются. Ты бы объяснил мне, что ли?
После
– Ах, вон оно, в чем дело, – разобрался, наконец, Горчаков, – стало быть, князь Роман откуп потребует?
– Угу, – грустно подтвердил Учай.
– Ну, так заплатим! – усмехнулся Олег. – Как только в Коломну воротимся, я сразу о вас с князем поговорю.
Пред тем, как покинуть место, бывшее совсем недавно селом Спасским, Горчаков распорядился выгнать на лед оставшихся пленных – двадцать два воина и четырех сотников. Монголы тряслись и едва передвигали ноги, видать, решили, что и им конец пришел.
У Олега от полученных сведений поднялось настроение, и он посматривал пленников с довольной ухмылкой. Подмышкой он тащил два закрепленных на жердях полотнища. Это были половинки "маскировочного халата", на которых он углем намалевал черных соколов. Горчаков приколотил "штандарты" между кольями горизонтально, отошел и полюбовался.
– Еще надо бы, здесь стол поставить и отобедать, – "прикололся" он.
Но бывший, как всегда, рядом Неждан, шутки не понял. В его глазах Олег прочел сомнения в своем душевном здоровье.
– Влад Дракула так делал, – пояснил Горчаков, – но я не буду! Еще вживусь в образ, да кровь начну пить.
Оставив ошарашенного приятеля переварить информацию, Олег занялся монголами. Он вытащил из толпы пленных пятерых и поставил их впереди остальных. Дальше он показал на кошмарный частокол, протянувшийся на четыреста метров, от одного берега Оки до другого, и через переводчика объяснил, что это граница, которую монголам и прочим пересекать не рекомендуется.
– Я хочу, – говорил Горчаков, – чтобы воины тумена знали, что за этой чертой их всех ждет страшная смерть. Кто с мечом на нас придет, – изрек он под конец крылатую фразу, – тот от..., – Олег запнулся, – в общем, с ним будет то же самое, – указал он на колья.
После проникновенной речи, Горчаков велел выдать пятерым отобранным монголам коней, из тех, что похуже и отпустить с миром. Ещё пятерых воинов и одного сотника он собирался отпустить по прибытии в Коломну. Сотнику он планировал вручить письмо Батыю и выпросить у Романа дружинников, чтобы они проводили монголов до устья Осетра и еще дальше верх по реке.
"Нужно сделать все, чтобы Батый получил письмо с угрозами, – рассуждал Олег, – придется весь план и князьям выложить, не то, не дадут они провожатых. А дальше!" – на этом месте у Горчакова просто дух захватило, когда он представил, в каком состоянии будет хан Бату, когда получит известие о гибели Кюлькана, Бури и Аргасуна. Ведь следующим в списке смертников стоял он сам!