Чёрный столб
Шрифт:
– Мы не позволим вам дезертировать!
– пытался он перекричать толпу.
Флетчер с искаженным от бешенства лицом шагнул к нему. Кравцов весь напрягся...
Паркинсон отшвырнул журнал и встал.
Тут с шумом распахнулась дверь, в кают-компанию ввалились монтажники из бригад Али-Овсада и Георги. Запыхавшийся Чулков проворно встал между Кравцовым и Флетчером.
– Но-но, не чуди, - сказал он техасцу.
– Осади назад.
– Та-ак, - протянул Флетчер.
– Своего защищать... Ребята, бей красных!
– заорал он
– Стоп!
– Джим Паркинсон схватил Флетчера за руку.
Тот рванулся, пытаясь высвободить руку, но Джим держал крепко. Лицо Флетчера налилось кровью.
– Ладно, пусти, - прохрипел он.
– Вот так-то лучше, - сказал Паркинсон обычным вялым голосом. Расходитесь, ребята. Моя бригада остается, мистер Кравцов. Будем ждать, пока нам не дадут работу.
В кают-компанию быстрым шагом вошел Али-Овсад.
– Зачем меня не позвал?
– сказал он Кравцову, шумно отдуваясь.
– Кто здесь драку хочет?
– Карашо, Али-Овсад, - сказал Джим.
– Карашо. Порьядок.
– Этот?
– Али-Овсад ткнул пальцем в сторону Флетчера, который все потирал руку.
– Эшшек баласы, кюль башына! [Ослиный сын, пепел тебе на голову (азерб.)] - принялся он ругаться.
– Ты человек или кто ты такой?
27
Они ужинали втроем за одним столиком - Кравцов, Оловянников и Али-Овсад. Старый мастер жевал ростбиф и рассказывал длинную историю о том, как его брат-агроном победил бюрократов Азервинтреста и резко улучшил качество двух сортов винограда. Кравцов слушал вполуха, потягивал пиво, посматривал по сторонам.
– На днях, - сказал Оловянников, когда Али-Овсад умолк, - я стал невольным свидетелем такой сцены. Токунага стоял у борта - видно, вышел подышать свежим воздухом. Мне захотелось его незаметно сфотографировать, и я принялся менять объектив. Вдруг вижу: японец снял с запястья какой-то браслет, посмотрел на него и бросил за борт. Тут как раз Морозов к нему подошел. "Что это вы кинули в море, Масао-сан?
– спрашивает.
– Не Поликратов ли перстень?" Токунага улыбается своей грустной улыбкой, отвечает: "К сожалению, нет у меня перстня. Я выбросил магнитный браслет..." Ну, знаете эти японские браслеты, их носят многие пожилые люди, особенно гипертоники...
– Слышал, - сказал Кравцов.
– Да, вот так, - продолжал Оловянников.
– Морозов стал серьезным. "Не понимаю, - говорит, - вашего хода мыслей, Масао-сан. Вы что же, полагаете, что нам не удается..." "Нет, нет, - отвечает Токунага.
– Мы, конечно, вернем магнитам их свойства, но не знаю, дождусь ли я этого..." "Ну зачем вы так..." Морозов кладет ему руку на плечо, а тот ему говорит: "Не обращайте внимания, Морозов-сан. Мы, японцы, немножко фаталисты".
– А дальше что?
– спросил Кравцов.
– Они ушли. Он, видимо, и вправду неизлечимо болен, Токунага...
– Да, - сказал Кравцов.
– Не очень-то веселая история.
Некоторое время они
– Что это за пигалица с седыми усами?
– вполголоса спросил Кравцов, указав движением брови на маленького человечка, который ужинал за столиком Морозова.
– Эта пигалица - профессор Бернстайн, - ответил Оловянников.
– Вон что!
– Кравцову стало неприятно из-за "пигалицы".
– Никак не думал, что он...
– Такой немощный? А вы читали в американских газетах, как он вел себя в Принстоне? Он забаррикадировался в своей лаборатории и создал вокруг нее мощное электрическое поле. Он получал энергию от электростатического генератора, который вращался ветродвигателем. Бандитов затрясло, как в пляске святого Витта, и они поспешили убраться. Все шесть дней он просидел в лаборатории с двумя сотрудниками, на одной воде. Вот он какой.
– Все-то вы знаете, - сказал Кравцов.
– Профессия такая.
– Между прочим, Чулков рассказывал, что вы извлекали из него различные сведения обо мне. Зачем это?
– Болтун ваш Чулков. Просто я интересовался, как вы подавляли мятеж.
– Ну уж - "мятеж", - усмехнулся Кравцов.
– Он про тебя писать хочет, - вмешался Али-Овсад.
– Он хочет писать так: Кравцов стоял возле Черный столб...
Оловянников со смехом протянул мастеру руку, и тот благосклонно коснулся пальцами его ладони.
– Целый месяц крутимся вокруг Столба, - сказал Кравцов.
– Наблюдаем, измеряем... Осторожничаем... Надоело.
– Он допил пиво и вытер губы бумажной салфеткой.
– Действительно, трахнуть его, дьявола, атомной бомбой...
Морозов оглянулся, мельком взглянул на Кравцова. Услышал, должно быть. В тускловатом свете керосиновых ламп седина его отливала медью.
Кельнер-японец неслышно подошел, вежливо втянул воздух, предложил мороженое с фруктами.
– Благодарю, не хочется, - Кравцов поднялся.
– Пойду Макферсона проведаю.
Али-Овсад посмотрел на часы.
– Через час Брамульян придет ко мне чай пить, - сказал он.
– Один час времени есть.
– Приохотили вы его, однако, к чаю, Али-Овсад, - засмеялся Оловянников.
– Мы с Брамульяном в воскресенье будем джыз-быз делать. Мне повар обещал кишки-мишки от барана.
– Вы идете к Макферсону?
– спросил Оловянников.
– Разрешите, я тоже пойду.
28
Несколько дней назад врач разрешил Уиллу двигать руками и поворачиваться с боку на бок. Нет-нет да искажала гримаса боли его лицо, и нижняя челюсть как-то особенно выпирала, и Норма Хемптон в ужасе бежала за врачом.
Но все-таки опасность, по-видимому, миновала.
Уилл лепил из пластилина фигурки, а когда лепить надоедало, просил Норму почитать газеты или излюбленные "Записки Перигрина Пикля". Он слушал, ровно дыша и закрыв глаза, и Норма, взглядывая на него, не всегда могла понять, слушает ли он, или думает о чем-то своем, или просто спит.