Черный свет
Шрифт:
Она почти выпала из душевой кабины спустя пару минут, красная, как рак, с уже не стучащими зубами, но все таким же смертельно уставшим от всего лицом, и села прямо на прохладную плитку, пуская пар из кабины царствовать в тесной комнатушке. Кожа парила и остро, резко пахла дегтярным черным мылом, но ей было плевать. Она снова заплакала, сама не зная почему.
Толстое пуховое одеяло промокнуло с багровой кожи горячие капли воды, и Ольга, замотанная, похожая на большую подушку, прошла на кухню, где тепло и приветливо вспыхнула лампа, где услужливо засвистел закипающий чайник, где в бутылке плескалась обжигающая
Открыв зубами пробку, Ольга вдруг вспомнила про отца – он спился и замерз в сугробе через пару лет после похорон матери. С тех пор еще маленькая Оленька постоянно жила у каких-то бабушек и дедушек, теть и дядь, но в итоге осталась совершенно одиноким человеком, которому даже в такой вечер некому было позвонить и просто выплакаться, хоть в телефонную трубку.
Ей вдруг остро захотелось прижаться к папе как тогда, в тот самый страшный день, когда ей отчаянно хотелось обвить его руками и ткнуться куда-то в живот, спрятавшись от всего на свете. После тех страшных мгновений на полу они больше никогда не обнимались – сначала отец пропадал сутками на подработках, принося в дом сущие копейки, все чаще предпочитая вечером достать из холодильника запотевшую прозрачную бутылку, остро пахнущую спиртом. Все чаще и чаще, пока не перестал выходить хоть куда-то из дома, а только сидел, обхватив бутыль, как самое важное и дорогое на свете. А потом просто исчез из ее жизни.
Кипяток смешался с алкоголем, и Ольга залила все внутрь себя, как лекарство, понимая, что вторую ночь подряд становится точной копией своего отца. Но сейчас ей было наплевать. Маленькое детское лицо стояло перед глазами, смешиваясь с ее собственным, пухлым лицом в обрамлении белоснежных косичек, и давило, давило на грудину.
Ольга сходила за телефоном и, примостившись на табурете, пролистала ленту новостей. Скучная заметка о собрании в администрации собрала пару сотен просмотров и беззастенчиво светила отсутствием комментариев. Зато главная новость – об обнаруженном трупе молодой девушки – сияла уже парочкой тысяч, и Ольга в который раз изумилась, подсчитав, сколько времени прошло с момента ее публикации. А потом мурашки вновь разодрали колючей болью ее спину, когда она увидела на главной фотографии маленькую девочку с этими невообразимыми глазами…
Она подивилась дерзости главного редактора, которому завтра наверняка вкатит начальство за размещение маленького ребенка без соответствующего разрешения, но фото со скрюченной рукой и красными ногтями выглядели не менее жутко. Ольга прощелкивала снимки, не понимая, когда успела так научиться фотографировать, отстраненно наблюдая за застывшим телом и в очередной раз осознавая, какой черствой она стала изнутри.
Но эта маленькая девочка заставляла ее ужасаться вновь и вновь, поражая тем, какой черной и беспросветно мрачной может быть их жизнь…
Ольга снова шагнула к окну, спряталась за тонким кружевом занавески и только сейчас в полной мере ощутила, как она устала волноваться за этот день – утренняя драка, рокочущая беззаботная компания сослуживцев, утомительно долгое заседание, выговор от начальства, уволенный водитель Никита… И, как вишенка на этом прогорклом, протухшем торте – молодая девушка, имеющая мужа и дочь, решившая, что эта жизнь ни на грамм ей не сдалась. Прыгнувшая вниз, прямо посреди готовки, шагнувшая к окну, распахнувшая
Ноги дрожали, но Ольга упорно стояла, согревая в руках пузатую чашку с ароматным какао, разглядывая расплывшуюся внизу улицу, закрытую сплошной стеной дождя. Голова гудела. Рывком допив содержимое кружки, она почти бросила ее на стол и, уйдя в гостиную, лицом рухнула на твердый, скрипучий, старый диван, укутанная в свое огромное одеяло. Забыться – единственное, чего ей хотелось сейчас.
Но сон оказался таким же едким и противным, как и воздух вокруг – открыв глаза спустя всего час, Ольга почувствовала выступивший липкий пот на лбу, сильную боль в голове, а все тело горело и ныло от боли в мышцах. Застонав от очередной простуды, которая не заставила себя ждать, выбравшись из смятого, мокрого комка одежды у прихожей, девушка поняла, что и сегодня сон оказался для нее слишком большой роскошью.
И что кухня – единственное место, где ей следует проводить ночи. Может, кровать туда перетащить? Или попросту бросить подушку на пол и попытаться хоть на жестком, холодном паркете предаться дреме?
Простуды, гаймориты, гриппы стали ее давними знакомыми с того самого дня, когда она брела, маленькая, с босыми ногами в полурасстегнутых сапогах, но сейчас не простудиться после всего того, что произошло с ней за день, было бы даже кощунственно. Вспомнив, какое бесчисленное количество раз ей пришлось переболеть рядом с выжигающей кровь температурой и бесконечно саднящим горлом с восьми лет, Ольга поморщилась, снова думая о маме.
И вновь окно, и вновь черный город, только вот дождь закончился, покоясь в лужах под окнами. Впервые за долгое время Ольга так мечтала очутиться рядом с мамой и папой, просто взять их за руку, просто спрятаться за их спинами от всех жизненных невзгод и позволить себе зажмуриться, как маленькой, закрыть глаза руками и доверить им вести себя по жизни. Но она вспоминала только ванную с торчащими белыми, крупными коленями и отца, глядящего пьяными, ничего не понимающими глазами, тянущегося с виноватой улыбкой к очередной, «самой-самой последней» стопочке.
Зазвонил телефон. Дотянувшись до него трясущимися, ледяными от температуры пальцами, она увидела высветившееся «Номер неизвестен» и поняла, что ничего хорошего ожидать не стоит.
– Ольга? – плюнул хрипло телефон, и девушка кивнула, закрыв глаза. И только спустя пару мгновений, опомнившись, бросила равнодушно:
– Да. Кто это?
– Твой гроб на колесиках. Слушай сюда, потаскуха, серьезные люди так просто не прощают, ходи теперь и оглядывайся....
Девушка молча сбросила вызов, отключила звук на телефоне и убрала его подальше от себя, как извивающегося, влажного червя. Удивить или испугать ее сегодня чем-то уже было трудно. Слишком трудно.
Отчаяние было похоже на черную густую слизь, скопившуюся внутри, и Ольге отчаянно захотелось кричать – от всего, что окружало ее, от равнодушных и поверхностных коллег, от несправедливости и увольнения простых и храбрых Никит, от убивших себя на глазах маленьких дочек девушек…
Ей захотелось поговорить с той маленькой девочкой, которую полицейский уберег от последнего шага во тьму, которую всему остальному предпочла ее собственная мать. Рассказать о том, что не все вокруг так, и что после этого можно жить…