Черный треугольник. Дилогия
Шрифт:
– Пожалуйте, Леонид Борисович, – сказал Артюхин, одной рукой держа карабин, а другой придерживая полуоткрытой дверь в ту комнату, которую я при прошлом посещении квартиры окрестил «жеребячьей». – Там.
Как и тогда, перебирали в нетерпении тонкими ногами рысаки на стенах, хвастались своими статями арабские лошадки, дончаки, шведки… Осуждающе глядел на меня из своей рамы бывший император всея Руси Николай II. Он не любил, чтобы стреляли у него под ухом. На Ленских приисках или там, на Невском, к
Но, кажется, император смотрел не на меня, а на стоящего у противоположной стены помощника коменданта Дома анархии Диму Ритуса, перетянутого, как чемодан, ремнями… Этот-то как в табун затесался?
– Этот, – сказал Артюхин и ткнул Ритуса стволом карабина.
Ритус отпихнул грудью ствол, дернулся связанными за спиной руками:
– Протестую и возмущаюсь, товарищ Косачевский!
– Ну, ну, не горячитесь, Ритус.
– Требую немедленно развязать!
– Не надо так громко. Я не глухой.
– Когда революционер связывает революционера – это уже слишком…
– А ты б не барахтался, – смущенно буркнул стоящий за его спиной красногвардеец. – Тут дело такое… Темное…
Судя по разбитому в кровь лицу и разорванному пиджаку, Ритус «барахтался» основательно…
– Развязать, что ли? – с сомнением спросил все тот же красногвардеец.
– Развяжите, – сказал я и спросил: – А что вы, собственно, здесь делали, Ритус?
Он вздернул плечи:
– Федерация привыкла выполнять свои обязательства. Раз мы обещали оказать вам помощь в розыске ценностей…
– Понятно, – кивнул я.
Он размял затекшие руки, поправил галстук. Нащупал синяк под глазом и поморщился:
– Я, конечно, свободен?…
– Почти.
– Что?!
– Я хочу сказать, что это выяснится окончательно после беседы в уголовном розыске.
– Вы меня арестовываете?!
– Что вы, что вы, Ритус! Просто мне приятно продлить общение с вами. Разве нам не о чем поговорить?
Ритус стал воплощением официальности:
– Тогда попрошу вас поставить в известность секретариат федерации.
– И это мы с вами обсудим в уголовном розыске, – мягко сказал я.
– Моя покойная мама, товарищ Косачевский, любила говорить, что за некоторые шуточки отвинчивают голову и потом привинтить ее обратно нет никакой возможности…
– Нагар? – спросил я у Сухова, который осматривал револьвер помощника коменданта Дома анархии.
– Нагар, – подтвердил Павел. – И трех патронов в обойме не хватает.
– А это как прикажете понимать? – спросил я у Ритуса.
– Мессмер мне соврал, что в квартиру ломятся налетчики…
– Не надо говорить плохо о покойниках, Ритус.
– Ладно, везите! – вскинулся он.
– Вот видите, при желании всегда можно договориться…
…В моем кабинете он окончательно пришел
– Портной за счет уголовно-розыскной милиции? – он поднял руку, показывая надорванный рукав пиджака.
– И портной и фельдшер.
– Это меня саданул ваш верзила… Ну как его?
– Артюхин?
– Вполне вероятно. Пудовые кулаки… А вы благородный человек, товарищ Косачевский. Портной и фельдшер… Если бы я мог приобрести себе папу, я бы выбрал вас. За любые деньги и в любой упаковке. Даже по спекулятивной цене, на Сухаревке…
– Папиросы свои там покупали?
Он протянул мне раскрытую лачку:
– Чувствуете шарм?
– Я плохой ценитель.
– Жаль, жаль… Нет, это не Сухаревка. Таких папирос, дорогой товарищ Косачевский, вы ни в Москве, ни в Питере не найдете. Золотая пыль от разбитого вдребезги режима… Их изготовляли специально для Гришки Распутина. Ну, может быть, еще для кого-нибудь… Не знаю… Но сейчас их курит только Ритус. Реквизировали в декабре семнадцатого у фабриканта Грязнова. Взгляните на этикетку – «Париж». Вы никогда не бывали в Париже?
– Не привелось. Но зато сотрудники уголовно-розыскной милиции побывали на даче Бетиных, Ритус…
– Чьей дачи?
– Бетиных, в Краскове, там, где был убит Прилетаев…
Светлые, водянистые глаза помощника коменданта Дома анархии выражали недоумение.
– Папиросы «Париж» курил один из убийц Дмитрия Прилетаева, Ритус, – тихо и вразумительно сказал я. – Вот так курил, как вы… – Я взял из его рук окурок. – Видите?
– Не заставляйте меня грустить, дорогой товарищ Косачевский…
– Стоит ли разыгрывать из себя идиота, Ритус? Подлецом вы были всегда, а дураком – нет. Или я ошибаюсь?
– Вы ошибаетесь, товарищ Косачевский… Никто не позволит вам поставить к стенке старого политкаторжанина.
– До стенки мы еще доберемся, Ритус, – пообещал я. – А пока…
…Ритуса обыскали тут же в кабинете. Обыскивали тщательно, прощупывая каждый шов одежды. У него нашли щипчики «уистити» и коробочку, в которой лежали обложенные ватой сапфир «Схимник» и рубин-оникс «Светлейшей». Только после этого он попросил у меня бумагу, чтобы написать свои показания.
Ритус писал до трех часов ночи. Рвал исписанные листы, черкал и снова писал. То вспыхивал, то мерк свет настольной лампы, освещая склоненный над столом узкий затылок помощника коменданта Дома анархии. Росла стопка исписанной бумаги. Скрипело и взвизгивало перо…
Стоял у двери, опершись на винтовку, уставший за день красногвардеец. Привалившись к спинке дивана, спал, улыбаясь во сне, Артюхин. Ему, видно, опять снились не дававшие ему покоя золотые зубы, которыми он когда-нибудь поразит самарских девчат.