Черный треугольник
Шрифт:
лице.
Г Л А З У К О В. Шрам?
К О С А Ч Е В С К И Й. Вот именно - шрам.
Г Л А З У К О В. Это вам Вишняков, что ли,
говорил?
К О С А Ч Е В С К И Й. Вопросы задаю только я,
Анатолий Федорович. Так был шрам на лице или его не
было?
Г Л А З У К О В. Да будто был, маленький,
неприметный. Я только сейчас вспомнил.
К О С А Ч Е В С К И Й. Где именно?
Г Л А З У К О В. Над бровью. Над правой бровью.
К О С А Ч Е
назовите мне фамилию этого гражданина и расскажите,
когда и при каких обстоятельствах вы с ним изволили
познакомиться.
Г Л А З У К О В. Да в первый раз я его видел,
гражданин Косачевский!
К О С А Ч Е В С К И Й. Зачем же так волноваться?
Готов вам поверить. Но... Представляете, какой будет
пассаж, если, допустим, эта бестия Вишняков возьмет
да и заявит, что "неизвестный" и раньше к вам
захаживал? А мне бы очень не хотелось, чтобы у
кого-либо возникли сомнения в вашей искренности.
Кстати, когда вы в последний раз виделись с
Арставиным?
Г Л А З У К О В. С каким Арставиным?
К О С А Ч Е В С К И Й. С сынком купца Арставина.
С тем самым Михаилом Арставиным, который был замешан
в афере с фальшивым бриллиантом "Норе".
Г Л А З У К О В. Путаете вы меня, гражданин
Косачевский. Не желаю я больше отвечать на ваши
вопросы. Уж пусть лучше меня обратно в камеру
отведут.
К О С А Ч Е В С К И Й. Ничего не имею против.
Может быть, хотите через меня передать какие-либо
распоряжения приказчикам? Я к вашим услугам.
Г Л А З У К О В. Приказчики... Да пропади они
пропадом! Змеи они подколодные, а не приказчики!
К О С А Ч Е В С К И Й. Не смею спорить: вам
лучше знать своих служащих. До завтра, Анатолий
Федорович.
Глава шестая
Председатель
"Союза анархистской молодежи"
товарищ Семён
I
Вечерний допрос владельца ювелирного магазина с Верхних торговых рядов, безусловно, был удачей. Удачей тем более приятной, что она пришла неожиданно, как говорится, нежданно-негаданно. Кто знает, как бы развернулись дальнейшие события, если бы на Глазукова не произвело такого сильного впечатления мое упоминание о шраме. А ведь шрам я привел только в качестве примера. Я не предполагал, что жемчуг Глазукову продал не кто иной, как мнимый голландец, которого Михаил Арставин ловко и вовремя подсунул своему отцу вместе с бриллиантовым стразом. И вот пожалуйста, исчезнувший было в небытие жулик вновь всплыл на поверхность, на этот раз не со стразами, а с настоящим жемчугом.
Правда, Глазуков, испугавшись собственного признания, внезапно оборвал
Я не сомневался, что наша беседа будет иметь продолжение. Обстоятельства вынуждали члена союза хоругвеносцев быть откровенным до конца. И действительно, когда я на следующий день приехал в розыск, дежурный инспектор доложил, что Глазуков хочет сделать какое-то важное заявление.
В дежурке было холодно и неуютно. На столе инспектора рядом с кружкой остывшего чая и журналом регистрации происшествий лежала только что принесенная газета. На первой странице чернели набранные крупным шрифтом слова "Отечество в опасности".
"...До того момента, как поднимется и победит пролетариат Германии, священным долгом рабочих и крестьян России является беззаветная защита Республики Советов против полчищ буржуазно-империалистической Германии, прочел я. - Совет Народных Комиссаров постановляет: 1) Все силы и средства страны целиком предоставляются на дело революционной обороны. 2) Всем Советам и революционным организациям вменяется в обязанность защищать каждую позицию до последней капли крови. 3) При отступлении уничтожать пути, взрывать и сжигать железнодорожные здания..."
От газетных строк пахло порохом, ружейным маслом, гарью пожарищ и потом натруженных солдатских ног, месивших снег на прифронтовых дорогах. Сейчас там, в Петрограде, надрывно и тревожно гудели гудки заводов и фабрик, мчались грузовые автомобили с рабочими и матросами, тянулись подводы, груженные военным снаряжением...
– Поспешать надо, - сказал дежурный.
– Кому поспешать? - не понял я.
– Известно кому, товарищу Карлу Либкнехту, - веско сказал он.
Да, революция в Германии, которую мы ожидали со дня на день, запаздывала. Между тем немецкие колонны все дальше и дальше продвигались на восток.
По Москве ползли слухи о захвате Луцка, Ровно, Борисова, Смоленска. Со вчерашнего дня в город стали прибывать эшелоны с беженцами, и после этого слухи стали еще более зловещими.
Буржуазные газеты захлебывались от восторга. Корреспондент "Русских ведомостей", тот самый, который пытался у меня получить интервью по поводу ограбления ризницы, писал: "Революция умирает. Гибнет то, что они считали великой революцией и что было на самом деле великим уродством, бесноватостью, злым гением и проклятием русского освобождения. Умирает, догорая в дыму и чаду, российская пугачевщина..."