Черный троллейбус

Глебов Дмитрий

— Черная Ромашка уже почуяла, в каком именно доме вы находитесь, и следует к нему. Она напрягает ноздри, чтобы определить, в какой квартире вы прячетесь, уважаемые Константин Сергеевич, Евгений Павлович и Владимир Петрович.

— Ну, хорошо, почуяла, где мы находимся. Но имена-то она откуда знает? — озадачился Вовка. — Никакие мутанты на такое не способны... Или способны?

— Черная Ромашка поднимается по лестнице и уже знает, в какой квартире вы прячетесь. Ваша жалкая цепочка не сдержит ее, так что прыгайте поскорее в окно. Этаж второй, не очень высоко, так что, возможно, вы не убьетесь. Все лучше, чем попадать ей в руки!

Диктор

с Ромашкой явно были отлично осведомлены. Когда ребята вошли в квартиру, Костет на всякий случай попытался закрыть дверь, но замок проржавел и не работал. Тогда он закрыл на цепочку — хоть что-то.

Все уставились на входную дверь. За ней явственно слышались чьи-то тяжелые шаги. Последним сообщением диктора была фраза:

— Слишком поздно прыгать в окно. Черная Ромашка уже стоит у вашей двери.

Как только голос диктора смолк, дверь в квартиру распахнулась. На пороге стояла уже не девочка, но довольно толстая женщина. Вероятно, девочка выросла за все эти годы, история ведь старая. Листьев на Черной Ромашке не было, зато от самой шеи в высоту и в разные стороны шли длинные кружевные лепестки, тоже, разумеется, черные. Те, что шли вверх, образовывали вуаль, под которой угадывалась щекастая женская голова. Те, что шли в стороны, походили на гофрированные воротники аристократов шестнадцатого века.

Костет, Жека и Вовка открыли рты и заорали от ужаса. На это Черная Ромашка тоже открыла рот под лепестками-вуалью, но хлынул из него отнюдь не крик, а странный пьянящий запах, от которого пацанами овладела непреодолимая дремота. Дружный вопль сменился стройным коллективным храпом. Крупногабаритная дама в костюме цветка оскалилась под вуалью двумя рядами ровных черных зубов.

6. Грустная пьеса

Внимательно посмотрев на пацанов, находящихся в жестком отрубе, Ромашка топнула ногой с такой силой, что пол затрясся. Лицо у нее при этом было озлобленное, а правый глаз вздрагивал в морщинистых глубинах, как человек, увязший в трясине.

— Детский утренник, который всегда с тобой! — провозгласила она, весело захлопав в ладоши. Задорно показала бесчувственным телам черный пупырчатый язык. Достала из черного кармана черный мел. Нарисовала им на полу «классики» и заскакала на одной ножке. Обута она была в изящные черные лакированные ботиночки, но размер их был кричаще мал для ее роста.

Когда Черной Ромашке надоело прыгать, она взглянула на запястье, где красовались не черные, а бежевые детские часы со слоником на циферблате, производства фирмы «Луч».

— Так-так, — сказала она, приложив часы к уху.

— Тик-так! — обрадовалась Черная Ромашка. — Ходят! Значит, у нас еще полно времени!

Застучав каблучками, выбежала из квартиры и вскоре вернулась со старым школьным ранцем с нарисованным на нем карандашом. Достала из ранца три разных платья: одно розовое шелковое, другое салатовое бархатное, и третье — в горошек, из какой-то синтетической ткани. Со всем этим богатством двинулась к пацанам.

— Ты у меня будешь в горошек, — сказала она храпящему Вовке. — Очень уж у тебя мордашка забавная. Блондинчик.

Раздела Вовку до трусов и задумалась. Впилась глазами в его гениталии, собранные в мешочек синими

с принтом трусами-плавками. Оглянулась по сторонам, убеждаясь, что никто на нее не смотрит. Потом все-таки встала и на всякий случай закрыла окна и задернула шторы. Только после этого слегка приподняла резинку трусов и уставилась на их содержимое.

— Хи-хи-хи-хи, — зажала свободной ладошкой рот.

Когда все пацаны были переодеты в женские платья (Жеке досталось салатовое бархатное, а Костету — из розового шелка), Черная Ромашка рассадила их за столом и поставила перед ними пустые чашки и чайник. В ее маленькой кукольной постановке неразлучные подружки-веселушки беседовали о всяких милых глупостях.

— А помните Наташу? — спрашивала девочка Жека голосом Черной Ромашки.

— Конечно, помним, — отвечала ей Вовка голосом Черной Ромашки. — Как можно забыть такую красавицу.

— Она ведь похоронила всю свою семью, бедняжка, — сочувственно сказала Костет сами-знаете-чьим голосом.

Жека с Вовкой погрустнели, — Черная Ромашка наклонила им головы.

— Все из-за этого проклятого костюма! — ударила кулаком по столу Жека. Чашки подпрыгнули и зазвенели. — А ведь мама ей говорила, чтобы она ни в коем случае не покупала его!

— Но она купила этот чертов костюм, — тихо произнесла Вовка. — Глупая непослушная девчонка... И после этого планомерно уничтожила всю свою семью. Срезала их с той скорбью, с какой заботливый садовник срезает свои лучшие георгины на свадьбу принцессы Дианы. С какой Герасим топит в ненасытных водах преданную и обреченную свою псину.

— Как кричал ее маленький братик, когда она забивала его молотком! — Костет зажала себе уши. — Я никогда не забуду этот пронзительный крик! Он преследует меня по ночам! Я не могу спать! Сколько лет уж прошло, а я до сих пор не сплю. Сколько бессонных лет! Когда я слышу его, я тоже начинаю кричать. Чтобы мальчику Юре не приходилось кричать одному. Это наибольшее, что я могу сделать для безвинного создания. Пусть ему будет не так одиноко кричать в моей голове.

— А после она зарыла их обезображенные тела на клумбе, — точным привычным движением Жека пригладила волосы, чтобы все сидящие обратили на них внимание.

— Какой красивый цветок украшает твою прическу! — восхитилась Костет. — Это ведь ромашка? Это черная ромашка? Она смотрится так болезненно-утонченно. Как беззвездная хищная ночь, не предвещающая ничего хорошего застигнутым ею путникам. Далеко не все они доберутся до места назначения. Кто-то погибнет на мосту. Кто-то — за его пределами. Кто-то, кто не захочет снимать кеды, принадлежащие мертвецу. Но все. Хватит. Больше я ничего не скажу. Пусть будет интрига!

— Какой пленительный запах исходит от твоей ромашки! — с придыханием зашептала Вовка. — Будто бы три сотни трупов разлагаются волшебной песней под лучами несмолкающей полной луны! Вот что прячется в этом запахе! Никто в целом мире не в силах выдержать его пристального взгляда.

— А после всего она зарыла их на клумбе, — дотронулась до ромашки в своей прическе Жека. — Прямо под окнами той квартиры, где все случилось. И никто их никогда не нашел. Но кто бы ни проходил мимо — каждый непременно восхищался красотой произрастающих там черных ромашек. Никто никогда не решался сорвать их. Все чувствовали, что не имеют на это право. Это была только ее привилегия. Она срывала эти ромашки, чтобы украсить свои черные, как помыслы дьявола, волосы.