«Черный тюльпан». Повесть о лётчике военно-транспортной авиации

Хоминский Геннадий

Тут как на грех вышла из своего дома тётя Тамара, мамина подруга. Она посмотрела на нас, улыбнулась и сказала: «Добрый вечер, Людмила, добрый вечер Паша. Мама дома?»

Я готов был провалиться сквозь землю: «Дома», – буркнул я в ответ, и мы пошли дальше.

– Какой ты ещё маленький, Паша, – Людмила хихикнула и ещё крепче сжала мне руку выше локтя. Несколько шагов мы прошли молча. Я посмотрел на Людмилу. Оказывается, теперь я был на голову выше её, и в плечах пошире. Не то что несколько лет назад в пионерлагере.

– Паша, ты хорошо подумал над предложением Петра Сергеевича?

– Да, подумал. Мы с мамой решили его принять.

– Пашка, ты молодец. Это так здорово быть военным, а особенно лётчиком-истребителем!

– Не

знаю, не пробовал.

– Поверь Пашенька мне, я в этом уже что-то понимаю.

– Люда, а как ты попала в военкомат?

– Пётр Сергеевич – старый знакомый моей мамы. Когда она совсем запилась, я заканчивала десятый. Пётр Сергеевич пришёл к нам, и мы долго разговаривали. Уехать куда-нибудь учиться я не могла. Мамка бы пропала совсем без меня. Идти работать в колхоз не очень хотелось. Пётр Сергеевич предложил мне работу в военкомате секретарём. Я съездила на курсы, аттестовалась и теперь служу в военкомате.

– Как это – аттестовалась? – спросил я.

– Просто. Приняла присягу и стала военнослужащей.

– У тебя и звание есть?

– И звание и форма. Я – рядовая советской армии, – Люда засмеялась, – а форму ты видел.

– Я тебя никогда не видел в форме на улице.

– А я никогда в ней по улице не хожу. Зачем смущать односельчан? Переодеваюсь в военкомате.

– Люда. Мне страшно уезжать из дома. Как мама будет без меня?

– Пашенька, мужчины всегда покидают родительское гнездо. Кто раньше, кто позже. Тебе видно суждено покинуть его в семнадцать лет. Тебе ведь уже есть семнадцать?

– Да, ещё зимой исполнилось.

– Вот видишь, ты уже совсем взрослый.

Незаметно для себя мы сделали круг по посёлку и снова подходили к нашим домам.

– Не переживай Паша, езжай спокойно. Я присмотрю за Верой Николаевной. Учись, а я буду ждать тебя.

– Как ждать? – у меня перехватило дыхание.

– Как девушки ждут своих парней. Ты ведь хочешь, чтобы я была твоей девушкой?

Я полностью решился дара речи. И вдруг я почувствовал на своей щеке губы Людочки. Она меня чмокнула в щеку и побежала домой. Калитка быстро открылась и закрылась. Я ничего не успел сказать ей в след. Побродил несколько минут около дома, чтобы дыхание успокоить и вернуть нормальный цвет своему лицу.

На другой день с утра я, как штык, стоял возле старенького одноэтажного дома, с выкрашенным в зелёный цвет штакетником. Здание райвоенкомата было открыто, но я не заходил. Вчерашний поцелуй не давал мне покоя. Я видел через открытое окно Людочку. Она что-то печатала на машинке. Наконец набравшись смелости и придав своему лицу не зависимый вид я вошёл.

– Люда, привет.

– Привет Пашенька. А Петра Сергеевича сегодня не будет. Я ему передам, что ты согласен.

– А …, – попытался что-то сказать я, но Людочка меня перебила, – а мне сейчас жутко некогда. Пока.

– Пока.

А дальше дела с выпускными экзаменами и медкомиссией меня полностью захватили. Целыми днями я мотался из военкомата в школу, из школы в поликлинику и снова в военкомат. А вечерами были встречи с Людочкой. Уже никого не стесняясь, мы гуляли по посёлку, ходили в клуб в кино, жарко целовались у её калитки. Время пролетело незаметно.

И вот я сижу дома с Людочкой, и мы вместе разбираем толстый пакет с документами для поступления в Качинское высшее военное авиационное училище лётчиков. Там и медицинская карточка, и аттестат о среднем образовании и различные справки и характеристики. А самое главное билет на поезд, который уходит из соседнего посёлка через три дня. Вернувшаяся из школы мама присоединяется к нам и разглядывает документы. В глазах её грусть и даже где-то слезы, хотя она старается не подавать вида. Весело, даже излишне, она шутит, треплет меня по голове. Но я чувствую, что ей не сладко.

Последние три дня мама на работу не ходила, Людочка тоже отпросилась – и Пётр Сергеевич разрешил ей помочь

мне со сборами. Я занимался хозяйственными делами, поправил дверь в сарае, опрыскал все яблони в саду, да и вообще переделал кучу всяких дел. Мама занималась тем, что готовила мне вещи в дорогу, а Люда готовила еду в поезд. Кончилось это тем, что вещей набралось на целый чемодан, а продуктов хватило бы недели на две. Под громкие возражения двух женщин я убирал не нужные мне вещи и продукты. Оказалось, что у нас с мамой не было чемодана – никуда мы с ней не выезжали. Люда притащила свой. Хорошо, что он оказался маленьким и вопрос с вещами решился очень просто. Но с продуктами на дорогу они оказались сильнее меня и мне пришлось загрузить полную сетку.

И вот настал последний вечер перед отъездом. Поезд уходил на следующий день почти в обед. Вечером собрали застолье. Были мы с Людочкой, мама, пришла её подруга тётя Тамара, пришёл Пётр Сергеевич, два моих дружка из класса, а также неожиданно пришла тётя Дуся, Людочкина мать. Спиртного за столом не было. Мы с мамой никогда не употребляли, тётя Тамара тоже. Мама предложила налить Петру Сергеевичу и тёте Дуси, но Пётр Сергеевич решительно отказался. А Люда так посмотрела на свою маму, что та тоже отказалась. Мои друзья помялись, но тоже отказались. Так что ели пельмени с бульоном, пили холодный домашний квас, потом был чай с тортом, который испекла Люда. За столом я увидел, что между дядей Петей и тётей Дусей происходит какой-то молчаливый разговор. Они ничего не говорили, но постоянно обменивались взглядами. Люда потом рассказала, что когда-то давно они были женихом и невестой. Потом Пётр Сергеевич уехал учиться в военное училище, Людочкина мама его не дождалась, вышла замуж за другого, потом и они разошлись. Так что Люда с тётей Дусей, как и мы с мамой, жили вдвоём.

На другой день я проснулся рано, но мама была уже на ногах и готовила мне завтрак. Мы не успели поесть как к нам пришла Люда. Она была какая-то серьёзная и не разговорчивая. Глаза были усталые и, наверное, заплаканные. Как я понял, она не спала всю ночь – прорыдала в подушку. Мне тоже было как-то не весело. Пошли втроём на автобусную станцию. Встречавшиеся нам по пути сельчане здоровались и желали счастливого пути. Уже практически все знали, что я еду поступать в военное училище и что мы с Людмилой теперь «жених и невеста». У автобуса мама прижала меня к себе и сказала, чтобы я о ней не беспокоился, а думал больше о себе и о предстоящих экзаменах. «Я не желаю тебе, что бы ты скорее возвратился. Скорее – это значит провалиться на экзаменах. Вернёшься на каникулах после первого курса, это не так и долго», – и заплакала. С Людочкой я не прощался, она ехала со мной до станции. Мама меня поцеловала и пошла домой.

Когда приехали на станцию, мой поезд уже стоял и до отправления было минут пятнадцать. Мы быстро нашли мой вагон, я занёс в него свой чемодан и сетку с едой. Нашёл своё место и положил все на полку. Вышел. Людочка стояла у вагона, она была готова разреветься. Я ей сказал тривиальное: «Жди меня, и я вернусь». Она захлюпала носом и сказала в ответ: «Я тебя буду ждать следующим летом. Обязательно, любимый. Я буду ждать тебя на этой станции, только ты сообщи, когда будешь ехать. Не забывай меня». Поезд загудел и потихоньку тронулся, мы ещё раз быстро поцеловались, и я заскочил в вагон. Рассовал свои вещи под полку и залез на пустую верхнюю. Лёг и моментально уснул. Проснулся под вечер. На душе было муторно – мама осталась одна, Людочкины поцелуи жгли мне губы, я ехал не известно куда и зачем. Постепенно я расслабился, спустился с полки, поужинал с попутчиками и не вдаваясь в разговоры снова залез наверх. Ночью уснуть не смог. Вспоминались горячие Людочкины губы, ею упругая грудь, которую я прижимал своей ладонью через платье. Её широко открытые глаза цвета кофе. Её запах. За этот месяц, как мы с ней стали встречаться, она стала для меня родным и любимым человеком.