Чёрный великан
Шрифт:
Потерял себя в пространстве! За это я ручаюсь. Он заблудился не в нашем трехмерном мире, а в каком-то ином, чудовищно сложном и недоступном моему пониманию.
Заблудился, как человек в лесу, — это меня потрясло больше, чем все другое. Все было так, как предполагали учёные, и все оказалось совершенно иначе. Земли достиг, смог достичь разум такой мощи, что для него межзвёздные расстояния не были ни препятствием, ни далью. Но кто мог подумать, кто мог предвидеть, что такой гость окажется несчастней приблудного пса? Логика чертит прямые линии и рассчитывает, как все должно быть, а жизнь
Рассекать галактики и оказаться несчастней приблудного пса? Наша мысль этого не приемлет, а на деле тут нет ничего особенного. Трагедии случаются при любой технике, и чаще других рискует тот, кто прокладывает новые пути. Вся разница, что Великан потерял ориентировку все-таки не в лесу, где все родное и есть направление. Он затерялся в бесконечности, где нет начала и конца, центра и края, прошлого и будущего. Этого, похоже, не смог вынести даже сверхчеловеческий ум Великана. Случайно именно Земля оказалась тем местом, куда его бросило отчаяние, норой, где он смог укрыться от обступившей бесконечности, которая для нас просто пустой звук, а для него зловещая реальность.
Может быть, так, может быть, иначе. Мы оба находились на Земле, но только это нас и объединяло.
Порой инстинкт побуждал меня опустить руку в ледяной ручей, так невыносимо становилось соседство чужого сознания с его неземным горем. К счастью, в нас сильна привычка мелочить колоссальное и драпировать непостижимое в домашний халат. Шло время, и Великан вопреки тому сверхчеловеческому, что в нем было, все более казался мне просто несчастным, которому надо помочь. Аналогия с потерпевшим кораблекрушение все чаще мелькала в моем возбуждённом мозгу. Как, должно быть, хохотала вселенная!
Первое, о чем я связно подумал, это о том, что Великану рано отчаиваться, поскольку он набрёл на планету, где есть способный понять его разум.
Я попытался мысленно передать ему это. Ответ был таким, что лучше бы я не делал этого! В моем сознании вдруг прозвучал вопль, который мог издать Робинзон, когда скалы вернули ему эхо собственного голоса, после того как он убедил себя, что слышит человека. И связь оборвалась.
Быстро, как это происходит на юге, угас последний луч солнца, померкли ледники, и чёрная памирская ночь скрыла Великана. Только голова его, подобно вершине, выделялась среди звёзд. Ещё остались грохот ручья да ощущение неправдоподобности происходящего.
И тут, будто тяжёлая волна, меня накрыла чужая мысль. Я понял — или мне показалось, что понял, — нечеловеческую грусть и нечеловеческую гордость, которая вела Великана за пределы возможного и смирилась только перед мощью целой вселенной. В первый и последний раз я уловил то, что осмелюсь считать его словами. “Я мыслю, следовательно, существую, но это не так. Я существую только тогда, когда есть такие, как я. А если они потеряны навсегда, то я, хоть и мыслю, уже не существую”.
Этим все кончилось. В уши ворвался рёв воды, и это было как землетрясение.
Ловя потерянную близость, я потянулся к Великану и был остановлен мыслью, уж не знаю чьей. И мы
Мне. То немногое, что я мог понять и принять.
Возможно, я ошибаюсь в мотивах. Для себя Великан уже ничего не мог сделать, но что ему стоило оказать услугу? Ведь помощь другим — часто лучшее лекарство от собственного горя.
Все это, впрочем, домыслы, которые никогда не станут уверенностью. Тогда мне было ясно одно: он ждёт от меня чего-то.
Я встал и шагнул к нему.
Все исчезло.
А когда сознание вернулось, то не было вокруг уже ни гор, ни Земли. Летел ли я в корабле? В объятиях Великана? И это мне неизвестно. Мы перемещались меж звёздами быстрей, чем автомобиль проносится под фонарями улицы. Я видел планеты, которые только рождались, и видел гибнущие планеты. Я заглядывал внутрь “чёрных дыр” вселенной, я видел неизвестные науке пряди материи, которые окутывают ядра галактик. Я листал книгу, в которой для нас открыты лишь первые строчки.
Великан не пытался мне передать свои знания, видимо, это было безнадёжно, я даже не знаю, какие места вселенной я посетил. Он мне просто показывал, какие дали нас ждут, и я могу лишь сказать, что все наши представления убоги по сравнению с действительностью. Сто раз я пытался описать увиденное, но в конце концов понял, что не в силах сделать это. Причина тому простая. Наш язык — порождение Земли и земного образа жизни. Пользуясь им, легко описать тот уголок Земли, где я встретил Великана, но для безбрежного космоса он не годится, как не годится словарь шумеров для описания синхрофазотрона. Должна произойти постепенная эволюция, а пока… Вот мы уже побывали за пределами Земли и видели лунный мир. А создали ли у вас рассказы очевидцев впечатление, что это чужой мир?
Должно быть, Великану было подвластно не только пространство, но и время, потому что вопреки Эйнштейну мы перемещались не только быстрее света, но и вернулись ещё до восхода солнца.
Точнее, вернулся я один. Я очнулся там, где сидел, и в воздухе был тот же эфирный звон, который сопровождал появление Великана, а небо пересекала знакомая мне трещина. Звезды дрожали в ней, как в испарениях тумана.
Убеждён, что во время странствий Великан как-то оберегал моё сознание от перегрузок. Это так, ибо, вернувшись на Землю, я мгновенно уснул. Тут же, на камнях, хотя и было холодно.
Когда я пробудился, солнце жгло, как раскалённое железо. Однако, забыв про голод и боль от камней, которые намяли мне бока, я прежде всего стал звать Великана. Но ответом было только эхо.
Ушёл ли он, чтобы предпринять ещё одну безнадёжную попытку вернуться? Мчится ли сейчас сквозь галактики, которые не видит ни один наш телескоп?
Сердце говорит мне, что это не так. Что его нет больше в мире. Я настолько в этом уверен, что там, в ущелье, сложил пирамиду из чёрных лавовых глыб.