Черный Волк. Тенгери, сын Черного Волка
Шрифт:
— Отвезите меня назад! Као Хи не придет. А если даже придет, в бой не вступит: кто способен в ночи разобраться, где свои, а где враги? Я прикажу казнить Као Хи. Он похитил у нас окончательную победу.
— Может быть, его задержала буря, — предположил главный порученец.
— Буря? Она была нашим союзником! А для Као Хи, значит, врагом?
На последнем холме перед северными воротами Ху Шаху сделал телохранителям знак остановиться. Он решил провести ночь здесь.
— Я велю казнить его, отрублю голову и пошлю ее Чингисхану, чтобы тот знал, кому обязан
А потом главнокомандующего сморил сон, и, когда один из телохранителей приблизился к нему и доложил о прибытии Као Хи, он ничего не ответил. Тем временем миновала полночь и преданный телохранитель решился все–таки разбудить Ху Шаху.
— Главнокомандующий! — прошептал он. — Главнокомандующий! Он здесь!
— Кто здесь? — Ху Шаху испуганно вздрогнул и сбросил на землю меховое одеяло, укрывавшее ноги.
— Као Хи!
— Као Хи? — Маршал, опираясь на палку, огляделся вокруг. Все черным–черно, от Йенпина до самых гор. — Где?
— На другом берегу реки!
— Где, я спрашиваю! — главнокомандующий возвысил голос до крика.
— Я же сказал: на другом берегу!
— А монголы, они где? — сразу понизив голос до шепота, спросил Ху Шаху.
— Исчезли!
— Ага! — Он, тяжело ступая по рыхлой земле, сделал несколько шагов вперед и остановился, опираясь на палку. — Я жду его с первым лучом солнца в императорском дворце!
— Слушаюсь! В императорском дворце! — И телохранитель исчез.
Теперь со стороны реки доносился шум. Это Као Хи со своим войском переходил реку.
Когда кресло на колесиках с главнокомандующим прокатили уже через северные ворота, Ху Шаху спросил у своего помощника:
— А где же резервы, о которых ты столько раз упоминал?
— Зачем ему было вводить их в бой? Близилась ночь!
— Глупости! Никаких резервов у него не осталось! О этот Као Хи, из–за него мы потеряли все! История проклянет его!
Полководец Као Хи появился в императорском дворце точь–в–точь в назначенное время.
При его появлении Ху Шаху не произнес ни слова, а молча указал рукой на покои Хсуа Суна. Повелитель поспешил им навстречу с вытянутыми как для объятий руками. Такой прием был необычным и противоречил принятой церемонии. А он лишь улыбался и повторял:
— Победители! Победители!
Он действительно хотел обнять их, и широкие рукава его халата подрагивали на залетавшем в высокое окно ветерке как полотнища золотистого цвета знамен.
— Отступи назад, — посоветовал императору Ху Шаху. — Или ты готов заключить повинующегося в одни объятия с неповинующимся?
Император не замедлил отступить на несколько шагов, и теперь его руки безвольно повисли.
— Кто же из вас неповинующийся?
— Он, Као Хи! — сказал Ху Шаху.
— Мне доложили о великой победе. И ни словом не упомянули о неповиновении полководца Као Хи.
Главнокомандующий объяснил ему, что Као Хи не появился
— Не случись этого, мы не только выиграли бы сражение, но и навсегда покончили бы с «варваром с севера»!
— Каким будет твой ответ, Као Хи? — спросил император.
— Буря, ураган…
— Буря! Мне буря помогла перейти в наступление, а тебе…
— Воины отказывались идти вперед. Мы дошли уже до гор и…
— У него нет воли! Если его воины отказывались, почему он не приказал казнить десятерых? Десять казненных вызывают прилив сил у тысячи живых, а сто казненных поднимут боевой дух всего войска! — С этими словами Ху Шаху отступил в сторону. — Я требую его смерти!
Император опустился на подушки. Рядом с ним стояла юная служанка, обмахивавшая его опахалом из павлиньих перьев.
— Смерти?
— Да, смерти!
Хсуа Суну захотелось орешков, и ему мгновенно подали их на серебряном блюде. Он бросал орешки в рот, переводя внимательный взгляд с Ху Шаху на Као Хи.
— Кто спешит, часто спотыкается и падает, — сказал император. — Кстати, как твоя нога, Ху Шаху?
— Совсем скоро я забуду о ране, — ответил тот, недовольный столь незначительным вопросом.
Као Хи вдруг встрепенулся, словно почуяв близкую удачу.
— Я прошу смерти!
От удовольствия император даже захлопал в ладоши:
— Молодец, Као Хи, молодец! Однако мудро ли казнить полководцев, в которых я так нуждаюсь?
Ху Шаху едко заметил, что мертвый полководец лучше строптивого полководца.
— Не желаешь ли сесть, мой верный главнокомандующий? Я вижу, рана доставляет тебе страдания!
— Нет!
Император отдал слуге пустой поднос и пожелал горячего молока.
Ху Шаху внимательно наблюдал, как император маленькими глотками отпивает горячее молоко из фарфоровой чашечки, как смакует его и какое наслаждение при этом испытывает — можно было подумать, что в эти мгновения ничего, кроме молока, в мире не существовало, а они двое, главнокомандующий и его полководец, пришли для того лишь, чтобы убедиться в том, как это молоко ему, императору, нравится.
Но вот император бросил на них поверх изящной и почти невесомой чашечки такой взгляд, словно отгадал мысли Ху Шаху и теперь думал вот о чем: «Один из них цареубийца и сам себе присвоил звание главнокомандующего, а другой трус и лицемер, который умоляет лишить его жизни, рассчитывая тем самым ее сохранить». А вслух Хсуа Сун сказал:
— Слушайте и повинуйтесь! Као Хи нападет на войско Чингисхана. Если он одержит победу, мы подарим ему жизнь. А если потерпит поражение, я позволю тебе, Ху Шаху, казнить его! Ты согласен? — И добавил: — Мой верный главнокомандующий.
— Да, — ответил Ху Шаху, — согласен! А мне что делать?
— Залечивать ногу, залечивать ногу!
По лицу Као Хи скользнула ехидная улыбка.
Вскоре оба оставили императорские покои. Ху Шаху, поддерживаемый двумя помощниками, хромая спустился по широкой мраморной лестнице к своему креслу на колесиках и велел доставить себя в собственный дворец.