Черный ворон, я не твой
Шрифт:
Сначала Андрей мысленно укорил себя, а затем и посмеялся над собой. Нашел к кому Римму приревновать. Точно сам бес вчера над ним покуражился.
– У тебя же деньги есть, сам не мог себе конфет купить? – спросил он.
Герберт посмотрел на него, как мудрый ребенок на глупого дядю.
– Как вы не понимаете? Когда Римма угощает – это одно, а когда покупаешь – это совсем не сладко… Я очень люблю шоколадные конфеты, но только из ее рук. Она меня с детства приучила…
– С детства? Сколько ей лет? А сколько тебе?
– Ей двадцать, а мне
– Ты же старше.
– Вот и она говорит, что я старше… Но в душе-то я младше. Она для меня как старшая сестра. Я очень ее люблю…
– Я тоже.
– Это правда? – обрадовался Герберт. – А то я думал, что вы поиграть с ней хотите. Поматросить и бросить. Это папа мой так про Егора сказал. Он тоже ее поматросил…
– Егор?
– Да, парень ее бывший. Егор зовут. Фамилия… Фамилию забыл… Зато знаю, где живет. Как сейчас помню. Я их тогда подвозил… Улица Восьмого Марта, дом восемь, квартира тоже восемь. Как тут не запомнить, правда?
– Кого ты подвозил?
– Германа и Себастьяна.
– А Егор им зачем был нужен? – помрачнел Андрей.
Он и сам догадался зачем.
– Ну, поговорить. За Римму…
– Поговорили?
– Поговорили, – сказал Герберт и тут же, спохватившись, забрал свои слова обратно. – То есть хотели поговорить. Но его не было дома…
Но Андрей все-таки сделал вывод, что разговор состоялся. И вряд ли он закончился чем-то хорошим… Улица Восьмого Марта, дом восемь, квартира восемь. Надо бы запомнить адресок.
– Я думал, что вы такой же, как Егор. Но если вы любите Римму, тогда я рад…
Герберт снова был озарен глуповатой улыбкой, видимо, отражающей состояние его души.
– И вообще, я прощу прощения у вас за свое поведение, – искренне повинился он.
– А я вообще-то не обижаюсь, – улыбнулся Андрей.
Но Герберт не так истолковал его слова.
– На больных не обижаются, да? – страдальчески вздохнул он и посмотрел на него глазами ослика Иа.
– Я этого не говорил.
Андрею стало неловко.
– Но подумали… Да вы не один такой. Все так думают… Плохо мне на этом свете живется. Но, поверьте, я не жалуюсь…
– И не надо жаловаться. Не все так плохо.
– Да, не все так плохо, – удрученно кивнул Герберт.
И вдруг озорно посмотрел на Андрея.
– Вот вы в тюрьме работаете, и ничего?
– Хочешь сказать, что мой случай тяжелее твоего?
– А разве нет?
Андрей решил согласиться. Все-таки он человек, а не бездушный упырь. Почему бы не подыграть ущербному?
– Да, наверное, ты прав. Работа у меня не сахар.
– Зэки, уголовники, да?
– Они самые…
– Их охраняете, а сами как в тюрьме?
– Можно сказать, что да…
А ведь Герберт был в чем-то прав. Преступников сажают, судят, они отбывают срок, после чего некоторые из них возвращаются к нормальной жизни. А тюремщик, как бы хорошо он себя ни вел, так и остается в тюрьме. Судьба потому что такая…
– А там страшно, в тюрьме? – в пугливом каком-то ожидании спросил
– Кому как. Новичкам да, очень, а есть такие, для кого тюрьма – дом родной.
– Я не такой. Мне было бы страшно… Меня бы там, наверное, убили…
– Почему ты так думаешь?
– Потому что я калека, а там безжалостные люди сидят…
– Есть безжалостные, а есть нормальные. В основной своей массе нормальные. И к инвалидам относятся с пониманием. На руках их не носят, но не обижают. Более того, ударить инвалида – это значит нарушить тюремные понятия. А за это жестоко карают…
Хотел бы Андрей, чтобы сволочей и подонков в тюрьме карали свои же. Но тюремные понятия с каждым годом деградируют, настоящих блатных уголовников становится все меньше, зато все больше прибывает психованных наркоманов и зверствующих идиотов, у которых свои взгляды на жизнь. Воровские законы тоже не медом мазаны, но в них есть хоть какие-то понятия о справедливости. Оперчасть негласно поддерживает эти понятия, даже идет на сговор с ворами, чтобы поддерживать порядок в камерах и в изоляторе в целом. Если бы не это, дубовые отморозки давно бы распоясались и взорвали тюрьму изнутри. Но уже сейчас трудно сказать, смог бы выжить в тюрьме такой инвалид, как Герберт. Попади он в нормальную камеру, скорее всего, да, а окажись среди воинствующих беспредельщиков – наверняка нет. И вряд ли кто-то покарает подонка, посмевшего поднять руку на калеку…
– Мой тебе совет, не нарушай закон и не попадай в тюрьму, – усмехнулся Андрей. – Как говорится, береженого Бог бережет, а не береженого – тюремщик сторожит…
– Да нет, я и не собираюсь закон нарушать, – замялся Герберт. – Просто интересно…
– Я тебе так скажу, если интересно, не знаю, как на Марсе, но в тюрьме жизнь точно есть. Плохая, но есть…
– Но лучше туда не попадать, – думая о чем-то грустном, весело улыбнулся Герберт – вернее, попытался это сделать.
– Не попадай.
Машина свернула на улицу, ведущую к изолятору. Показались мрачные стены, из-за которых выглядывал тюремный корпус – угрюмый и темный, как ночь на какой-нибудь безжизненной планете.
– Страшно, – выдавил из себя Герберт.
Бледное от природы лицо стало белым как мел, губы задрожали.
– Эй, парень, с тобой все в порядке? – забеспокоился Андрей.
– А-а, да, нормально все…
– А трясешься чего?
– Да за отца страшно. Он же здесь сейчас. Как он там?
– С ним все хорошо. Он старший в камере, его все слушаются…
– Компьютер у него.
– Что вы передали, то и есть…
– А мне можно было бы компьютер?.. Вы бы мне его передали?
– Может быть, и передал бы.
Андрей дождался, когда Герберт остановил машину, и впился в него пристальным изнуряющим взглядом. И отрезвляюще хлестко спросил:
– Признавайся, что ты натворил?
– Я?! Натворил?!. – пришел в замешательство парень. – Да нет, что вы!.. Это чисто гипотетически…
– Ну, ну… Смотри, если что есть, лучше сразу сознайся…