Черный ящик

Коннелли Майкл

– Когда мне нужно лететь?

– Боюсь, что еще не очень скоро. Как я уже сказал, назначено заседание Большого жюри, после чего всегда следуют различные юридические проволочки.

– Так когда же?

– Состояние здоровья Брабанда может послужить причиной отсрочки суда, да и его адвокаты будут тянуть как можно дольше… Понимаете, наша система дает преступникам очень много

возможностей, чтобы откладывать даже неизбежное наказание. Извините, Хенрик. Я понимаю, что вам и так пришлось ждать слишком долго. Непременно дам вам знать, как только…

– Жаль, что вы не застрелять его. Жаль, что он не умер.

– Понимаю ваши чувства, – кивнул Босх.

– Он должен был умереть, как другие.

Босх невольно подумал о возможности, представившейся ему на склоне холма, когда Менденхолл оставила его с Брабандом наедине.

– Я вас прекрасно понимаю, – повторил он еще раз.

Ответом ему снова стало молчание.

– Хенрик? Вы слушаете?

– Простите. Не вешайте трубку.

И на линии вновь установилась тишина. Снова приходилось жалеть, что его сейчас не было рядом с человеком, понесшим такую утрату. Но О’Тул упрямо цеплялся за тот факт, что Аннеке Йесперсен нет в живых уже двадцать лет. Он был уверен, что любые душевные раны за это время успели затянуться, и не видел причины отправлять своего сотрудника в Копенгаген всего лишь для того, чтобы добавить немного человеческого участия к заурядному сообщению родственнику покойной об аресте виновного.

Дожидась возвращения Хенрика к телефону, Босх выглянул через перегородку кабинки, как солдат выглядывает через бруствер окопа в сторону противника. О’Тул в этот момент стоял в дверях своего кабинета, осматривая помещение с видом барона-феодала, озирающего владения. Он по-прежнему считал, что в их деле важны только цифры и статистика. Этому человеку не дано было понять, в чем заключался подлинный смысл работы его отдела. Он представления не имел о значении слова МИССИЯ.

Их взгляды на мгновение встретились. И слабейший поспешил отвести глаза. О’Тул зашел в кабинет, закрыв за собой дверь.

Пока они стояли у холма, дожидаясь спасателей, Менденхолл поделилась с Босхом подробностями

своего расследования. Услышанное удивило его и причинило боль. Оказалось, О’Тул всего лишь с радостью ухватился за представившуюся возможность, но первоначальная жалоба исходила все же не от него. Ее написал из тюрьмы Сан-Квентин Шон Стоун, заявив, что Босх подверг его опасности, пригласив на свидание в комнату для допросов. Стоун считал, что после этого его заклеймят стукачом. Но после бесед со всеми участниками конфликта Менденхолл пришла к выводу, что Стоун боялся не столько обвинений в стукачестве, сколько потери внимания матери из-за Босха. Он надеялся своей жалобой рассорить Ханну и Гарри.

Босх еще не разговаривал с Ханной на эту тему и сомневался, что когда-нибудь вообще заведет такой разговор. Он опасался, что таким образом лишь поможет плану ее сына осуществиться – пусть и не сразу.

Менденхолл наотрез отказалась обсуждать с ним только одно: ее собственные мотивы. Она так и не объяснила, зачем ей понадобилось выслеживать его за пределами своей юрисдикции, и ему ничего не оставалось, кроме бесконечной благодарности за это.

– Детектив Босх?

– Да, Хенрик, я у телефона.

Понадобилась еще одна пауза, пока Хенрик собирался с мыслями и пытался сформулировать по-английски то, что ему хотелось выразить.

– Даже не знаю, как объяснить, – начал он. – Я ожидал все иначе. Понимаете?

Его голос слегка дрожал от волнения.

– Не совсем.

Разговор снова ненадолго прервался.

– Я двадцать лет ждал такого звонка… И думал, что тогда это уже пройдет. Я знал, что всегда буду оплакивать сестру. Но думал, что то, другое, уже исчезнет.

– Что другое, Хенрик? – спросил Босх, хотя уже знал ответ.

– Злость… Я еще очень злой, детектив Босх.

Теперь уже Босх замолчал, всматриваясь в поверхность своего стола, где под стеклом лежали фотографии жертв преступлений. Лица – напоминания. Со снимка Аннеке Йесперсен он перевел взгляд на другие. На тех, кто еще взывал к отмщению.

– Я тоже, Хенрик, – наконец сказал он. – Я тоже.