Чероки
Шрифт:
Жорж улучил момент между двумя ударами и кашлянул, Пеллегрен обернулся. Он проворно развинтил тиски, вытащил из них злосчастный предмет, сунул его себе в рот, с силой надавив сверху, чтобы выправленная челюсть села на место, и тряхнул головой, проверяя, все ли в порядке, как проверил бы карданный вал.
Затем он подошел, пытливо вглядываясь в посетителей. Жорж никогда не мог определить, узнаёт ли его Пеллегрен при каждом из его визитов, редких, но регулярных. Тот всегда изъяснялся со свирепой фамильярностью, допускавшей любые гипотезы по этому поводу.
— Вы меня помните? — спросил Жорж в надежде на разъясняющий ответ.
Человек в синем комбинезоне снова тряхнул
— «Фольксваген», — напомнил Жорж. — Синий.
При упоминании об этой машине лицо механика перекосила страдальческая, сочувственная гримаса; он закрыл глаза и повернулся, словно решил уйти.
— Нет-нет, я не за этим, — поспешил сказать Жорж. — У вас случайно не найдется что-нибудь поприличней?
Пеллегрен опять тряхнул головой — каждый раз это означало нечто другое — и повел их во двор, на зады мастерской, где стояли небесно-голубой «Форд-Транзит» в рабочем состоянии, халтурно перекрашенный в серое «Форд-600» и ржавая «204» с корсиканскими номерами.
— Вот эту, — сказал Жорж.
Пеллегрен назвал цену — тут они наконец услышали его голос, — и Гиббс заплатил. Спустя четверть часа они, в свою очередь, подъезжали к Орлеанским воротам, где остановились на заправке. Гиббс вышел из машины, чтобы проследить за этой операцией. Механик оказался необыкновенно жизнерадостным парнем, он прямо-таки излучал радость жизни.
— Корсика! — воскликнул он при виде их номеров, — каким ветром вас сюда занесло в такую собачью погоду? У вас там, на Корсике-то, солнышко светит, ясное солнышко, горячее солнышко, жаркое солнышко!
— Да, вы правы, — сказал Гиббс.
— Уж где-где, а у вас солнышко… При таком солнышке, не знаю, чего еще людям надо.
— Верно, верно.
— Хотя что касается работы, — предположил механик чуть потише и другим тоном, игнорируя слабый, но вполне реальный английский акцент англичанина, — с работой у вас там плоховато, да?
— Действительно, — признал Гиббс, — с работой у нас трудно.
— Заметьте, — объявил механик, — это проблема вообще всех островов. С вас, стало быть, сто шестьдесят пять франков двадцать.
Спустя еще четверть часа, когда им удалось протиснуться между раскаленными машинами, застрявшими на одностороннем шоссе, и одолеть отрезок кольцевой дороги, где машины двигались как всегда в это время дня, а потом тридцатикилометровую пригородную зону, где городские и провинциальные машины нервно разъезжались в разных направлениях, они наконец попали на пустую или почти пустую автостраду, ведущую к югу, и вздохнули свободнее.
— Жаль, что мы не смогли взять мой автомобиль, — сказал Гиббс, — он ходит гораздо быстрей. Не то что эта консервная банка. Эй, что там у вас такое?
— Поскрипывает, — ответил Жорж.
— Поскрипывает?.. Надеюсь, ничего серьезного, — неуверенно пробормотал Гиббс.
Жорж поспешил сменить тему.
— А те люди, — спросил он, — Батист и другие, кто они?
Он не осмелился произнести имя Женни Вельтман.
— Актеры, кажется. Они нуждаются в деньгах, знаете ли, но я с ними лично не знаком. Скажите, а тот дом… вы тоже считаете, что туда стоит наведаться?
Шоссе почти опустело. Вдали через каждые сто километров маячили полосатые красно-белые рукава — измерители силы ветра, в данный момент слабого, отчего они вяло покачивались на верхушках своих мачт, словно обвисшие слоновьи хоботы. На подъезде к Турнюсу указатели объявили о близости придорожного ресторана, который наподобие примитивной,
День близился к концу. Вокруг них, за барьерами, пересекающими на высоте шоссейную no man’s land [30] , простиралась равнина, над которой мягко нависал небосвод, испещренный тонкими, молочно-белыми волокнами облаков, прозрачными как слюна или яичный белок и преломлявшими розовато-оранжевые лучи заходящего солнца в бездонном, безмятежном море света, чья блеклая лазурь уже готовилась перейти в темно-синий; пухлые шлейфы реактивных самолетов смешивались, в силу мимикрии, с этими облаками. Вдали по слегка наклонному полю, аккуратно, как по линейке, расчерченному бороздами, медленной букашкой полз трактор.
30
Ничейная территория (англ.).
Хотя мотор машины был уже выключен, его рокот все еще стоял у них в ушах так же, как их спины еще какое-то мгновение хранили изгиб автомобильных сидений. Три бетонные ступени с вкраплениями гравия вели к двойной застекленной двери, за которой узкий эскалатор вознес их к длинному коридору, одним боком выходившему на шоссе, а с другого — украшенному фотографиями местных достопримечательностей и пейзажей; тут же стояли небольшие витринки, в которых кисли образцы здешних вин. В середине коридора, который тянулся до другой стороны шоссе, открывался проход в ресторан, где официант с простецкой физиономией, в чересчур просторной нейлоновой блузе цвета винного осадка подал им квадратные куски мяса, жесткого, как подошва, и утопленного в водянистом соусе, с овощной мешаниной в качестве гарнира. Они едва притронулись к этому блюду, зато съели много хлеба, намазанного горчицей, после чего заказали кофе с джином, затем еще раз кофе, затем последний раз джин, и тут их увидел Бок, вышедший из телефонной кабинки.
Они его не заметили. Разглядев кофейные чашки на их столе, Бок решил не рисковать, предупреждая Риперта, который ждал его в GS, припаркованной на противоположной стоянке: он боялся, что за это время Шав и Гиббс успеют смыться. Поэтому он крадучись вышел из ресторана и затаился у дальнего конца коридора. Стиснув в кармане свой пистолет, он принялся терпеливо ждать возле эскалатора, который пока что трудился вхолостую.
Ждать ему пришлось недолго: Жорж Шав и его рыжий спутник вышли из ресторана почти следом за ним, стряхивая крошки с одежды. Они подняли глаза на силуэт Бока лишь в десяти метрах от него, услышав три коротких слова, которые он прокричал им осипшим голосом, и увидев его правую руку в оттопыренном кармане, свирепое лицо и напряженный взгляд. Жорж схватил Гиббса за рукав и помчался назад, таща его за собой, как сломанную куклу; они бежали по застекленному коридору, над машинами и грузовиками, которые неслись внизу в обе стороны, то и дело норовя обогнать друг друга. Бок кинулся за ними, но ему страшно мешала рука, засунутая в карман и по-прежнему сжимавшая оружие, которое он не смел извлечь на свет божий.