Чёрт, подмостный, домовой — кто ты такой?

Хан Ирма

— Глупости это всё.

— А ты куда, бабушка?

— А туда… Подмостного пойду угощать, — бабушка завернула в полотенце ломоть испечённого хлеба. — Просить, чтоб не утащил, а то и мне придётся по ночам шастать, народ пугать. Как думаешь, Матвейка?

— Ба, я с тобой!

— Ладно. Давай, обувайся. Только смотри, я быстро пойду.

— Я тоже быстро.

Они вышли из избы, свернули на узкую тропинку, что спускалась к реке. На небе полная луна — светло, как днём.

— Бабушка, а зачем подмостного кормить? Он

злой? Потому что голодный? — Матвейка маленький, еле поспевает, но виду не показывает — уж очень ему хочется про подмостного узнать.

— Давай руку да болтай меньше.

Бабушка взяла внука за руку и пошла по мосту. Остановилась на середине. Развернула полотенце. Поклонилась и бросила хлеб в воду со словами:

Них, них, эшехомо, бада, бада, лулу соб.

Потом открыла бутыль с пивом. Сделала несколько глотков, остальное вылила в реку. Хлопнула в ладоши. Топнула ногой.

Изира яндра! Хох.

И тут из-под моста захлопали в ладоши, заулюлюкали, захохотали.

— Ой, бабушка, кто это!? — мальчик испуганно прижался к ноге женщины.

— Подмостный благодарит. Не бойся.

— А зачем подмостного кормить? Ну ба… Расскажи!

…

Матвейка знал, что бабушка рассердиться может. Спать пора. Но на печке тепло, Черныш уютно устроился в ногах, и мальчик осмелел. Ветер за окном воет, бабушка молчит. Но сегодня она добрая, Матвей уж изучил все её привычки — сегодня точно расскажет.

— Вот ты упрямый… Ладно, слушай. Мост соединяет два берега. Перекрёсток — дороги. Там, где есть граница, там есть и страж.

— Как… пограничник?

— А ведь верно! Пограничник и есть. Только документы не спрашивает, оно ему без надобности.

— Как же он узнает, кто идёт?

— Духи вездесущи, Матвей. Мудры. Справедливы. Они ведь из Хаоса. А Хаос был до того, как зародилась Вселенная.

— Не пойму, бабушка!

— Есть вещи, которые ни тебе, ни мне не понять, Матвейка.

— Но ба… Ты же старая! Ты всё-всё должна знать!

— Ха-ха-ха… Мал ты ещё. Потому духи тебе и показываются.

— А вырасту — не увижу их?

— Кто знает, малыш. Кто знает… С одной стороны они мудрые, с другой… Как дети. Нет у них ни добра, ни зла. Заманят. Утопят. А то и защекочут до смерти! Человеческая душа для них… Что комар! Хлоп — и нету. Наша с тобой жизнь — мгновение. Потому уважать неведомое — это, Матвейка, наша с тобой забота. Какой бы мир ни был — у него свои законы. И ты их уважай. Понял?

Но Матвейка уже сладко спал. Снились мальчику тёмные ладошки. То высунуться из реки — то исчезнут…

Бабушка многому научила. Если бы не она… Сейчас, конечно, он знает больше. Намного больше. То, что придётся так много узнать, он тогда и представить себе не мог.

Старик и чёрный кот долго сидели у могилы. Цветов в октябре нет, он собрал веток можжевельника. Его бабушка любила «можжевеловый дух». Говорила, что с ним приходят светлые воспоминания. Бывало,

кинет в костёр колючую с ягодкой ветку и сидит. Долго сидит. Улыбается.

От каравая осталась краюшка. Он положил её рядом с ветками. Стопку налил. Вздохнул.

— Ну что, Васька? Пошли, что ли? Скоро к нам гости пожалуют.

…

«Черти-братушки, весёлые ребятушки! Нужного мне человека возьмите, за белы рученьки подхватите, через воды тёмные, реки быстрые, камни острые проведите. Чтоб не запнулся, не захлебнулся. Кровь чистая, вода быстрая! Зову-призываю, за помощь награждаю здесь, сейчас, сию минуту, да будет так!».

— Опять!? — ахнула Альбина, заглянув в комнату сына. — Ты где бутылку-то взял? Обещал ведь!

— Мам… это последний раз. Честно. Этот раз — последний. Вот допью это и всё… клянусь…

Елизар сидел за столом, гипнотизируя красным глазом початую бутылку водки.

— Откуда у тебя деньги, бестолочь? Опять у меня украл?

— Н-е-е-т! — Елизар рыгнул и помотал головой.

— А где?

— Там… — сын махнул рукой в неопределённом направлении.

— Тьфу! — плюнула в сердцах Альбина и хлопнула дверью.

На глаза наворачивались слезы. Чтобы хоть как-то отвлечься, она пошла ставить чайник. Зажечь газ. Налить воды. Вдох. Выдох…

Зазвонил мобильный. Сейчас она возьмёт трубку, и не смотря на боль, станет разговаривать. С кем-то. Как ни в чём ни бывало.

— Привет, соседка! — от звонкого Дашкиного голоса заломило виски. — Заходи скорей, тут клиентка такую вкуснятину принесла.

— Даш, я…

— Ясно. Елизарушка? Опять? Тем более я тебя жду. Сладкое снимает стресс.

— Иду, — вздохнула Альбина.

Даша, тридцатидвухлетняя хохотушка, постоянных клиенток принимала у себя. Ни один маникюрный салон этого, ясно дело, не приветствовал, но кому сейчас легко? Они как-то незаметно подружились, не чувствуя разницы в возрасте. Около неунывающей молодой женщины несчастная мать пьющего сына грелась, будто у огня.

— Чай с мятой, — объявила Даша с порога, подталкивая соседку к кухне. — Давай-давай, нервы успокаивает, — она торжественно поставила на стол муссовый торт с персиками. — Вот так… Сейчас, — девушка отрезала большой кусок и протянула соседке блюдце. Но та, обняв руками дымящуюся чашку, на торт даже не взглянула.

— Аль… Аля!?

— Откуда знаешь, что он опять пьяный?

— Я их видела. На скамейке во дворе. Твоего и Гришку с первого этажа.

— Меньше месяца как из клиники вышел… Столько денег впустую.

— Значит надо искать другой выход.

— Да какой другой, Даш?

— Тот, что сработает. Ну не век же тебе так мучиться! Погоди… Мне клиентка одна рассказывала. У неё муж пил. Так вот она своего благоверного возила к знахарке…

— Да ну… Какая знахарка? Они шарлатаны все, только деньги вымогают. Если уж клиника не помогла, то всё уж теперь. Нет надежды.