Черта горизонта: Стихи и переводы. Воспоминания о Марии Петровых
Шрифт:
Имел я возможность наблюдать за Марией Сергеевной на собраниях переводчиков (где по ее просьбе я избыточно витийствовал), в Голицыне — за общим столом и в ее комнате, в Вильнюсе. Всюду она привлекала всеобщее внимание своим нежеланием привлекать его.
О себе говорила с неохотой, иногда уничижительно, как о лентяйке, постоянно непоспевающей со взятыми на себя обязательствами. Об этом позднее мы прочитали в стихах:
Ни ахматовской кротости, Ни цветаевской ярости — Поначалу от робости, А позднее от старости.Молчание, активное молчание («Silentium!» — тютчевское, с восклицательным знаком) Марии Сергеевны,
Она с легкостью признавала себя банкротом, транжиром, человеком, который щедро авансирован, но не в состоянии платить по счетам. Среди бахвалов и фанфаронов, среди любителей бенгальских огней и конфетти, среди самовлюбленных и беззастенчивых — явление Марии Петровых представляется мне уникальным. Как она убереглась, не заразилась, не набралась жестокой обывательской премудрости…
Именно это, очевидно, имела в виду Вера Звягинцева, когда в послании к Марии Петровых писала:
Покажись, безымянное чудо, Что ты там притаилась одна? Ты откуда такая, откуда, Что и слава тебе не нужна?!Не нужна. Быть не может. Ответ на вопрос Звягинцевой дала Петровых в посмертно опубликованном стихотворении.
…И вы уж мне поверьте, Что жизнь у нас одна, А слава после смерти Лишь сильным суждена. Не та пустая слава Газетного листка, А сладостное право Опережать века.Слава Марии Петровых еще не пришла. Но время работает на нее. И я верю, что читатель еще откроет Петровых.
«Безымянное чудо», «притаилась одна»… Что помогало мастеру в его безвестности, в его тени и тиши? В том же посмертно опубликованном стихотворении читаем:
Один лишь труд безвестный — За совесть, не за страх, Лишь подвиг безвозмездный Не обратится в прах…Ответ простой и четкий.
* * *
Она была внимательна и памятлива.
Вскоре после встречи у Звягинцевой, когда я читал стихи, Петровых попросила меня:
— Прочитайте, пожалуйста, то стихотворение — о дереве на полустанке…
Как она могла запомнить одно из двадцати стихотворений, прочитанных мною тогда?
И я вспомнил юношеских лет стихотворение «Ветром относит осину…» В нем шестнадцать строк. Привожу последние две строфы.
С ветром летящее в вечер, Гнущееся в дугу, Что-то в тебе человечье, Дерево на лугу. Как бы тебя ни ломало Ветром или дождем, Все тебе будто мало, Все тебе нипочем.Вопрос Марии Сергеевны:
— И это вы написали в молодости? Каким образом?
— Не знаю. Каждое стихотворение пишется по-своему, по-другому.
— Это «Дерево на полустанке» —
— Что вы!
— Не удивляйтесь! У каждого может быть, должен быть свой «Парус». И свой «Анчар» — то же дерево… «Но человека человек послал к анчару…» — продекламировала Мария Сергеевна.
— Должен быть. Верно. Но получается по-другому. Петровых встрепенулась и, как бы отмахнувшись от этой темы, предложила:
— Пойдем дальше!..
И мы заговорили о разных разностях текущей литературной жизни. Под конец Мария Сергеевна и от них отмахнулась и возвратилась к начальной теме.
— Вы увидели в дереве человечное, человека. А иные привыкли в человеке видеть дерево, одеревенелость… — И тут Петровых вспомнила мандельштамовские строки:
Уничтожает пламень Сухую жизнь мою, И я уже не камень, А дерево пою.И перед прощанием, уже в передней:
— Прошу вас, когда будете составлять избранное, включите в него «Дерево на полустанке».
— Но ведь это далеко не лучшее мое стихотворение.
— Все равно. Оно вас определяет во многом.
Я не смог ослушаться Петровых. Включил.
Карандашный портрет М. С. Петровых работы М. Сарьяна. Публикуется впервые.