Чертов ангел
Шрифт:
Я похоронила отца. Оплакала и…. Возненавидела. Человека, которого считала идеалом, я возненавидела. Нам не позволили его увидеть перед похоронами. Я стояла возле заколоченной домовины, и не могла проронить и слезинки. Мне все казалось, что он опять обвел всех вокруг пальца, и скоро даст мне весточку. Заберет к себе и, как обещал, научит меня жить так, как я того заслуживаю. Баушка молча вздыхала, прижав меня к себе. Она не плакала, провожая в последнее путешествие своего сына. Просто давно уже с ним простилась.
«Небо в азмазах» — любимое отцово выражение. Но с каждым месяцем моя надежда таяла и приходило понимание — он меня обманул. Кинул. Просто сбежал туда, где небо
— Эй, ты чего плачешь тут, что ли? — тихий Сонечкин шепот заставил меня оторвать заплаканное лицо, от уже порядком промокшей, подушки. Девочка замерла возле кровати, и с интересом смотрела на меня.
— Сто раз говорила — не подкрадывайся, — всхлипнула я, вытирая рукавом халата обсопливленное лицо.
— Так я и не подкрадывалась. Это ты тут ничего вокруг не замечаешь, — дернула плечом Соня. — Ты на Тоху обиделась, да? Не обращай внимания, он всегда такой дурак и валенок, когда ему кто — то нравится.
— Ты ошибаешься. Я его бешу, — хмыкнула я. Слова девочки меня позабавили. — Трипль.
— В смысле? — на лице малышки было написано неподдельное удивление. Господи, у меня паранойя, я даже ребенка уже подозреваю в сговоре против моей восхитительной персоны. — Что это такое?
— На языке моего папы — это тройная неприятность, — спокойно ответила я. — Его так и называли Трипль, потому что мой папуля был косячником.
— А где он теперь? — в голосе девочки я услышала какую — то затаенную грусть, что ли. Или тоску. Мне стало ее очень жаль.
— Он умер, — ответила спокойно. Я уже отучила себя скорбеть. Стерла из памяти воспоминания, и вот теперь прошлое постучалось в мою дверь вновь. И я не знаю, что с этим делать. Хотя, может я просто себя накручиваю. Мало ли фантазеров. Ну. Обозвали еще какого — то козла Триплем. А я тут напридумывала себе. Тоже мне, чудесное воскрешение Лазаря. Да. Скорее всего так и есть.
— А у меня никогда не было папы. И маму я не помню почти. Только Тоха. Фис, он хороший, идиот только. Ты на него не сердись пожалуйста, — прошептала Девочка и вдруг порывисто прижалась ко мне, обняла и замерла на месте. — Спасибо тебе за Жопика. Представляешь, он разрешил мне его оставить. Сказал, что ты мне будешь с котенком помогать, раз такая добренькая. Будешь же?
— Ну, конечно? — улыбнулась я, погладив девочку по голове.
Земля не перестанет крутиться, права была бабуля. А вот Синоптик будет вертеться, как уж на сковородке, это я гарантирую. Ему нравится играть втемную — прекрасно. Только вот он видимо еще не понял, с кем он садится играть. Я улыбнулась, встала с кровати и полезла в шкаф. Гардеробчик порадовал меня растянутыми спортивными штанами, футболкой, доходящей мне до колен и шерстяными носками размера «натяни меня на лыжи». Сонечка убежала к своему пушистому приятелю, предоставив мне самой разбираться с модным луком. Через полчаса я посмотрелась в зеркало, злорадно ухмыльнулась, оскалив зубы, поправила прическу, взбив небрежно — заколотые на макушке волосы и шагнула в коридор. Меня гнали зверский голод, любопытство и желание увидеть вытянутую физиономию Погодского. Ну держись, Ангелочек. Анфиса Ласкина выходит на тропу войны.
Моя тропа войны — покрытая ухабами извилистая дорога. Окруженная непролазным буреломом, в котором заблудился и одичал не один Индиана Джонс. Мне давно было страшно ступать на эту колдобистую узкоколейку, ибо развернутые мной военные действия, обычно оборачиваются в сторону нападающего. И соответственно прилетает кому? Естественно Анфиске. Но спускать с рук такое наглое пользование
Мой выход был фееричен, сногсшибателен и триумфален. Я вплыла в кухню в одной футболке, подвязанной на бедре кокетливым узлом, очень надеясь, что мужские трусы боксеры не слишком просвечивают сквозь трикотажную ткань, носках натянутых до колена, наподобии гетр. Пятки носков торчали в районе икры и выглядели, словно я вылезла из фильма ужасов и теперь прикрываю вязаными уродцами паучьи конечности.
Синоптик закашлялся, явно оценив мою неземную красотищу. Я уселась за стол, с удовлетворением заметив, как красиво у этого оболдуя идет носом кофе. Сонечка хихикнула и уставилась в тарелку, стараясь не смотреть на нарядную, как богиня Даздраперма и столь же сиятельную, меня.
— И что? Это все, что ты смог приготовить, — оттрюнила я нижнюю губку рассматривая изобилие царящее на столе, а точнее миску салата из овощей, исходящую паром картошку в мундире, наломанный на куски домашний хлеб и ломоть прозрачно — розового сала, при виде которого у меня выделилась слюна. Я поборола желание наброситься на угощение и капризно выдала, — Слабовато для парня, разбрасывающегося «Астон Мартинами». Я думала в элитных домах кормят фуагрой и бламанже, икрой на худой конец. А тут полный пролетариат.
— Что ты с собой сотворила? — пропустил мимо ушей мой спич Погодский при этом успев шлепнуть полотенцем по лапе котика, который воспользовавшись заминкой вытянул вперед когтистую лапку и потянул на себя аппетитное сало. Усатый — полосатый недовольно мявкнул.
— А что, по моему я секси, — хмыкнула я, схватив со стола графин наполненный соком. Это должно было выглядеть изящно и куртуазно. Как в кино, томная красавица наливает себе в запотевший стакан сок, весело позвякивая кубиками льда, при этом белозубо улыбаясь. Но, то ли я не рассчитала сил, то ли рука у меня подвернулась, удержать сосуд я не смогла, опрокинула его на себя, чувствуя, как моя самоуверенность дохнет под напором моей же неуклюжести. Улыбка на моем лице стала похожа на оскал. Да что там, от моей сечасашней улыбочки и слону и маленькой улитке, врядли бы стало светлее. Скорее бы они скопытились в страшных корчах, от ужаса. Вот ей богу. Я замерла на месте, не в силах отвести глаз от Антона, который в свою очередь влепился глазами…. Черт. Он же смотрит…
Мокрая футболка облепила мое тело, став почти прозрачной. И взгляд Погодского прилипший к моей груди, что та поганая тряпка трикотажная, и то, как он плотоядно сглотнул слюну, показались мне слишком уж недвусмысленными. Ситуацию разрядила Сонечка своим задорным смехом. Я сорвалась с места, словно кто — то насыпал мне на хвост соли.
— Там в моем шкафу еще висит платье, — понесся мне в спину ошарашенный голос Синоптика.
— Оно проститутское, — рявкнула я.
— Ну да, сейчас то ты выглядишь как монахиня "Викторианка", — задумчиво хмыкнул этот паразит. — Настолько прилично, что мне надо выпить. Срочно.
Да, триумфа не вышло. Я как побитая собачонка вытащила из шкафа Синоптика сияющее безумие и напялила на себя. Кстати, платьюшко оказалось не так уж и ужасно, за исключением выреза на спине до самой «копилки».
— Вот. К платью подойдет, — в комнату просочилась девочка, неся в руках восхитительный палантин и маленькую сумочку, невероятно подходящие к платью. — это мамино. Возьми. Я еще не успела тебя отблагодарить за Жопика.
Сонечка порывисто меня обняла. Было видно, что ей непривычно такое проявление чувств. Слишком нервно девочка вздрогнула, когда я поцеловала ее в персиковую щечку. Словно я ее не приласкала а ударила.