Чертов мост, или Моя жизнь как пылинка. Истории : (записки неунывающего)
Шрифт:
Но венцом зрелищного великолепия остался в моей памяти спектакль МХАТа «Женитьба Фигаро». Вот уж где МХАТ уложил всех своих соперников. О, Головин на старости лет превзошел себя! Актеры, декорации и вообще все убранства спектакля! Костюмы графа, которого играл Ю. Завадский, вообще перекрывали все, что я до сих пор видел.
Боги
Я помню два образа, воплощавших в себе одновременно и служителей божества и самих богов.
Первого я увидел в театре — Станиславского. Он прошел мимо меня — огромный, с серебряной гривой волос. Казалось, после него оставался светящийся след…
— Константин Сергеевич… Константин
Второго бога я видел в 1933 году, после нашего с Ефимом возвращения из Кронштадта, о чем я расскажу ниже. В Кронштадте мы познакомились с Александром Ивановичем Зайковым, возглавлявшим Краснофлотский театр. Мы знали, что он был слушателем знаменитых Государственных Высших режиссерских мастерских (ГВЫРМ), руководимых Всеволодом Эмильевичем Мейерхольдом, где знаменитый Мастер выковывал своих последователей. Зайков работал в его театре и по возвращении из Кронштадта снова вернулся в него.
Однажды, когда мы все уже были в Москве, Александр Иванович взял меня с собой на какие-то занятия в театр Мейерхольда. Актеры сидели в зрительном зале. Сам Мастер расположился посредине, за столиком с зеленой лампой. Я забился в самый дальний угол, стараясь не обращать на себя внимания. Все мое благоговение было обращено на Него, на Бога, на вершителя театральных судеб, на Всеволода Эмильевича Мейерхольда. Я ловил каждое его движение.
Все приготовились к лекции. Вдруг Мастер забеспокоился, мне даже показалось, что он повел носом, принюхиваясь. Ну да, конечно! Он почувствовал в своем театре чужого! Тут же к нему подскочили помощники. Он отдал им короткие приказания. По всем направлениям брызнули ищейки. «Чужой» был вскоре обнаружен. Им был я. Шепотом мне объявили приказание. Я должен был уйти. Храм, куда я пришел молиться, отторгнул меня.
Во второй раз, году в 1937, я пришел в этот же театр на какой-то спектакль, какой — не помню. Год был страшный. Недалеко от входа я вновь увидел Его. Стоя чуть в стороне от потока зрителей, всунув руки в карманы потертого кожаного пальто, он буквально впивался в лица проходивших. Такой взгляд достался и мне. Я понимал — Мейерхольд в опале. Но чего ради он стоял здесь, среди зрителей созданного им театра, театра своего имени? Или он хотел, наблюдая нас, вновь и вновь подтвердить самому себе, что дело его жизни не умерло, живет? Или прощался с нами, в преддверии времени еще более страшного?
В 1956 году, на обсуждении в журнале «Театр» профессор М. Григорьев [58] рассказал нам, что Москвин признался ему, как уже после ареста Мейерхольда, в 1939 году на одном из приемов в Кремле он пытался заступиться за Всеволода Эмильевича перед Сталиным, но получил резкий ответ.
— Не говорите мне о Мейерхольде ни слова, — сказал Вождь и Учитель. — Он — агент царской охранки.
Да, бросить такое голословное обвинение ни в чем неповинному человеку Сталину было не внове. Он умел великолепно пользоваться методами той же самой охранки, агентом которой — есть серьезные подозрения — он был. Но в том, 1937 году, Мейерхольд оставался еще на свободе. Вот он, передо мною, в своем поношенном кожаном пальто, и всматривается в меня острым взглядом! Мейерхольд был в немилости, я знал это, но за что?
58
М. С. Григорьев— литературовед, театровед и критик, преподавал в ИФЛИ и ГИТИСе.
Вспомнились
Или «Лес» А. Островского. Было много ярких, неожиданных мизансцен, но все превзошли «гигантские шаги» — да-да! «Гигантские шаги», столь обычные в дачном обиходе для детских забав, будучи перенесенными на сцену, играли роль не только театрального аттракциона, но и несли большую эмоциональную и даже философскую нагрузку. Взвивались вверх Петр и Аксюша в своем любовном увлечении, но тут же земля со всеми ее неизбежными конфликтами притягивала их вниз. Больше шестидесяти лет прошло с тех пор, а ведь помнится. Все помнится! И знай, Всеволод Эмильевич, обративший тогда на меня свой взгляд, — хотя твое искалеченное тело покоится неизвестно где, то, что ты сделал, останется навечно!
А вращающаяся сцена в «Мандате» Н. Эрдмана? Причем отдельные ее сектора крутились в разные стороны, создавая немыслимые мизансцены!
Ну разве забудешь молодого кретина Сметанича в блестящем исполнении Сергея Мартинсона? А знаменитая реплика одной из героинь, Тамары Леопольдовны Вишневецкой? — «Мой супруг мне сегодня утром сказал: „Тамарочка, погляди в окошечко, не кончилась ли советская власть!“ — „Нет, говорю, кажется, еще держится“. — „Ну что же, говорит, Тамарочка, опусти занавесочку, посмотрим, завтра как“».
А жилец, с кастрюлей на голове, из-под которой свешиваются фестоны лапши?
— А что касаемо до Ивана Иваныча, — помню густой голос актрисы, игравшей в этом спектакле домработницу, которая изображала великую княжну Анастасию, — то они не мужчины, а жилец!
Мейерхольд верил, что все, к чему он ни прикоснется, загорится огнями искусства. Ведь это он сказал:
— Дайте мне телефонную книгу — я ее поставлю!
Я храню в памяти еще одно деяние, которое Мастер совершил буквально на наших глазах.
Уже будучи пожилым, влюбившись в чужую жену, с двумя детьми, он сделал ее не только актрисой, но и премьершей своего театра. И для этого не пожалел никого — ни Бабанову, ни Ильинского, ни других своих превосходных актеров. Можно было спорить о ее таланте, но гениальных сцен Мастера она не портила. Правда, жертв на этом ее восхождении было — не сосчитать. Путь расчищался жестоко, но участницей славы гениального режиссера она все-таки стала!
В приложении к вышедшей в 1961 году «Театральной энциклопедии» этой актрисе было уделено шесть строк, хотя список ее ролей был достаточно внушителен [59] .
59
Речь идет об актрисе Зинаиде Райх.
Михаил Чехов… Мейерхольд… Таиров…
Актер Театра Сатиры Ростислав Плятт, выступая однажды на вечере в профкоме драматургов, о котором я буду еще много рассказывать, недаром заявил, что «вся история советского театра — это история преступлений государства против театра!»
Вот так!
Кисть или перо?
Но вернемся к курсам АХРРа. Они мне запомнились еще вот почему: однажды я предложил Ефиму:
— Давай напишем что-нибудь на местные темы, а потом сыграем то, что получится!