Чертов мост, или Моя жизнь как пылинка. Истории : (записки неунывающего)
Шрифт:
— Вы можете записать нас?
— Вас? — был недоумевающий ответ. Девушка с сомнением оглядывала меня и Фиму. Я сообразил, что для официальной записи ей нужно было увидеть наших нареченных, и бодро крикнул:
— Девочки, вперед!
И запись состоялась. Но кроме плаката все было так заурядно, так невыразительно, что даже те унылые церемонии, которыми сейчас пытаются украсить это важнейшее в жизни человека событие, все-таки хоть что-то.
Мы поехали к себе в Хрущевский переулок, и узенькая койка соединила нас на целую жизнь.
Чтобы помыться под краном в кухне и побывать в туалете, нужно было сначала подняться по лестнице, а потом перебежать в кухню — особенно зимой! — через площадку на открытом воздухе. Спасибо кузине Оле, она пустила Любу с годовалым младенцем к себе в комнату на первом этаже. И в таких условиях мы прожили целых
Безыдейный гротеск! И даже с эротикой!
Но надо досказать о нашем Ленропе, вернее, чем кончилась наша работа в агитбригаде.
Для очередной программы мы решили коснуться работы Нарпита, то есть народного питания. Вооружились материалами, подобрали факты — и пошла писать губерния! Кажется, все формы, все жанры были представлены в нашем обозрении «История одного обеда». Миша Резник сделал блестящий спектакль, вложив в него весь свой темперамент, всю свою изобретательность.
Вот как писала об этом газета «Советское искусство» в рубрике «Продолжаем смотр», озаглавив свой материал «Четкость, злободневность, художественность. Выступление агитбригады ЛРРОП» [63] (точной даты публикации, к сожалению, не сохранилось, но это 1931 год):
63
Газета дала свою аббревиатуру агитбригаде — ЛРРОП, Ленинское районное рабочее общество потребителей.
«<…> Агитбригада ЛРРОП показала разнообразнейшую программу. По названиям номеров — это старый каталог синеблузного репертуара: оратории, скетчи, сценки, частушки. Но все это сделано агитбригадой с такой силой, новизной, свежестью и изобретательностью, что от штампованных надоевших приемов „Синей блузы“ не осталось и следа. Сценки агитбригады — это полуимпровизации, моментально схваченные эпизоды из производственной жизни, бичующие конкретных носителей зла. Один из интереснейших номеров бригады — столовые Гознака и Станкостроя. Бригада дает карикатуру на быт столовой Станкостроя и, не задерживаясь на бытовых моментах, переходит к разоблачению виновников срыва рабочего снабжения. В стремительном четком темпе даны три карикатуры — на столовую, на вредителя-заведующего и на спящий треугольник [64] . Интересно сделаны частушки. Вместе с произнесением текста на черную и красную доску заносятся фамилии дезертиров и героев производства. Другие частушки разнообразятся использованием изокарикатур. Текст агитбригады — в большинстве случаев импровизация. Он монтируется вместе со стихами Жарова, Кирсанова, постоянно обновляется и заостряется на местном материале. О бригаде можно сказать, что она первая научилась подавать местный злободневный материал, не снижая уровня техники исполнения. Она нашла равновесие между материалом и формой. Формы, найденные бригадой, — дают возможность в 2–3 репетиции создавать готовые номера. Это результат большой работы над текстом, большой тренировки, дисциплинированности и спаянности коллектива. Бригада прекрасно владеет дикцией как в подаче отдельных исполнителей, так и в коллективе. Режиссер отлично делает массовые сцены. Даже изображая свалку, драку около столовой, он избегает шума, сумятицы, и здесь, так же как и в остальном, видна четкость, согласованность, скульптурная выразительность каждой фигуры. И наконец, что очень важно, агитбригаде совершенно чужды односторонняя критика или одностороннее восхваление. Она беспрерывно сопоставляет положительные и отрицательные факты, не перегибая палку в какую-нибудь одну сторону. Мы с уверенностью говорим, что агитбригаде ЛРРОП можно равняться, используя ее достижения и беря с нее пример, как надо работать над словом и жестом. <…> Агитбригада ЛРРОП доказала, что высокий уровень исполнения, подымающий аудиторию, возможен и при использовании самого „мелкого“ местного материала. На межсоюзном смотре агитбригад агитбригада ЛРРОПа должна занять одно из первых мест.
64
Имеется в виду руководство,
«Историю» свою мы показали высокому начальству — и тут началось! Не помогла нам и прекрасная рецензия в «Советском искусстве». Спектакль был немедленно запрещен, с уничтожающим нас приговором. Что только там не было написано! И очернительство, и любование формой, и голое развлекательство, и безыдейный гротеск, и даже… эротика. Уж какую тут эротику они приплели? В заключение было сказано, что на наш спектакль следует водить руководителей самодеятельности, чтоб они знали, как не надо ставить. А получилось зрелище действительно впечатляющее. В общем, Миша перешел в другой коллектив, бригада рассыпалась — кто куда. Но дружба с ленроповцами у нас осталась крепкая.
Более пятидесяти лет прошло, а мы продолжали время от времени собираться и вспоминать прошлое. Давно нет на свете Ефима, ушли навсегда многие бригадники, а память о том времени жива.
С особой теплотой вспоминаю одну нашу встречу агитбригадовцев весной 1954 года у меня дома. У нас в агитбригаде был молодой парень. Толя Бершадский. Зная, что Толя в свое время работал в какой-то газете у себя в Орехове-Зуеве, мы послали ему приглашение. Он не приехал. Наша встреча проходила очень весело, дружно, и вдруг, часу в четвертом утра, звонок. Я открываю — Толя. Худой, бледный. Что такое? Оказалось, он был арестован, сидел. Выпущенный из тюрьмы, он приехал домой. И первое, что увидел, было наше приглашение. Он, ни минуты не раздумывая, ночным поездом ринулся в Москву. Что тут началось!
Когда он умер, его дочери рассказывали, что, делясь с ними воспоминаниями о нас, он воспитывал их на примере нашей дружбы, нашей агитбригадовской деятельности.
Вскоре после распада агитбригады меня пригласили на должность литработника во вновь организованный театр Промкооперации. Состоялась беседа с главным режиссером Александром Александровичем Федоровичем, чрезвычайно интересным человеком. В минуты уныния он говаривал:
— Нет, надо вернуться на паровоз…
Отец его был машинистом, и сам Александр Александрович что-то делал на железной дороге.
По морям, по волнам…
Но тут подоспело другое предложение. По мобилизации был взят на флот наш друг Вениамин Радомысленский, личность тоже в высшей степени замечательная. Самое главное — он умел находить путь к человеческим сердцам. Моя мама, познакомившись с ним, говорила: «Он все может сделать». И он делал. Ему пришла в голову идея: создать в Кронштадте опытно-показательную базу художественной самодеятельности Морских сил Балтийского моря, сокращенно — ОПБХС МСБМ. Командование поддержало его. И тут завертелось такое!
Кстати, уже после Кронштадта, он сумел заразить своими идеями самого Константина Сергеевича Станиславского по поводу его новой студии так, что Станиславский очень часто стал звонить Вениамину. Представьте: коммунальная квартира, сквозняки, общий телефон в коридоре, над головой висит велосипед, вот-вот свалится, своей очереди поговорить по телефону ждет соседка, а Константин Сергеевич развивает Радомысленскому свои соображения, говорит и говорит… Вениамин стал просить соседей:
— Когда будет звонить этот старик, скажите, что меня нет дома…
Впоследствии Веня стал последней любовью Константина Сергеевича, был директором школы-студии при МХАТе. Для Станиславского Вениамин Радомысленский воплощал собой советскую власть в том виде, в каком он ее воспринимал.
Радомысленский быстро оформил нам командировки на флот от отдела искусств Наркомпроса и ЦК Союза Рабиса [65] .
Незадолго до отъезда у меня состоялась беседа с одним из руководящих лиц художественной самодеятельности — Плытником. В интересной беседе он, между прочим, сказал: «Любое дело имеет три стадии. На каждую стадию нужны специальные работники, и Боже упаси их путать и давать несвойственные им места. С чего начинается любое дело? С идеи. Дальше идет реклама, фейерверк — это первая стадия. Вторая — разработка идеи, планы. И третья — выполнение планов. Для этого нужно одно: крепкие зады». «Радомысленский, — сказал он, — работник первой группы. Идеи и фейерверк».
65
Центральный комитет Союза работников искусства — профсоюз.