Чертовидцы, или Кошмары Брянской области
Шрифт:
Все они, молчаливо поджидая в кромешной тьме оборотного тупика, охотились на обладателей пульса.
Гендальф заскулил и прижался к ноге Булата.
– Тише, мальчик. Тише. Не бойся. Из таких же туш – только коровьих – собачий корм делают.
Лабрадор с недоверием взглянул на собачьего бога. По телу пробежал спазм, и на пол станции вывалился полупереваренный ком «неломак».
– Булат! Прекрати выкручивать собаке мозг и желудок! – Лунослав кое-как заставил ватные ноги двигаться. – Лучше Алого заглоти!
– Знаешь, довольно пошло прозвучало. Давай сюда!
– Что давай?
– Гони ключи от болотной ласточки!
– Они-то тут
– Алый на ключах, балбес! Где они?! Ну? Ты же вёл!
Трупы всё прибывали и прибывали. Проход к эскалаторам, ведущим на поверхность, скрылся за стеной мертвых тел. До конца станции, куда можно было бы без проблем отступать, оставалось еще около ста метров.
Лунослав наконец выдавил:
– Эм… Я ключи в зажигании оставил.
– Что?!
Повисла неловкая пауза. И почти сразу ее заполнили звуки двух подзатыльников, которыми обменялись чертовидцы. Они попятились.
Булат сделал пробный выпад косой. Полетела мраморная крошка, сбитая с одной из колонн.
– Мало места. Здесь не улица: против толпы не размахнуться!
– Тогда я, – сказал Лунослав.
Он откашлялся. По горлу пробежали знакомые микроскопические спазмы. Так случалось всякий раз, когда он собирался изречь древние напевы, чуждые человеческому роду. Впервые богохульные письмена он узрел в Черномиконе. Тогда же в голове вспыхнуло знание. Тем не менее, несмотря на то, что стародавний диалект неожиданным образом оказался ему знаком, он не ведал даже его названия. Чувствовал только, что слова, использовавшиеся в запрещенных ритуалах и обрядах, обладают поистине чудовищной силой.
Куда сложнее было облечь явленные фолиантом кроваво-огненные руны в звуки. Все эти непроизносимые фонемы «фхч», «чхерлш» и «атч’арлах» драли голосовые связки битым стеклом. Рядом с ними даже трудновыговариваемый Эйяфьядлайёкюдль 27 выглядел началом школьного букваря.
Со временем горло научилось изменяться, приспосабливаясь к гортанным словам, напоминающим одновременно надсадные хрипы и шипение. Имелась и другая странность: Лунослав никогда не мог с уверенностью сказать, что именно он произносил. Только понимал, что взывает к чему-то. А при таком раскладе чертовски не хватало вокабулярия 28 .
27
Один из ледников Исландии (исл. Eyjafjallaj"okull).
28
Вокабулярий – то же, что словарь для отдельных разделов учебника.
В какой-то момент он и сам заговорил на богохульном языке, не прибегая к помощи Черномикона. И заклятия целиком и полностью стали зависеть от мыслеобразов и настроения. Иными словами, логика и ясность содержания, определявшие суть вербального общения, окончательно расписались в собственной некомпетентности.
Решающим фактором удачного напева оставался лишь внутренний импульс.
Лунослав сравнивал свои способности со шкафчиком с самыми разнообразными инструментами. Только принадлежало это добро – безумному предку, что каким-то образом сумел передать его по наследству крови, прошедшей сквозь поколения. Пугало то, что в ящиках могло заваляться что угодно: от заповедных знаний до зачатков сумасшествия. Но пока открытыми оставались только
Лунослав разомкнул губы и, к собственному изумлению, пропел чужим хрипловатым голосом:
– «Чертовидцы – это зло! Изведу их ремесло! 29 »
Рука, точно обретя сознание, сама захлопнула рот. В карих глазах молодого человека застыл ужас: раздавшийся глас казался донельзя знакомым.
Гендальф зарычал, не зная, чему верить. Собачьи боги не могли так мерзко говорить!
Булат с удивлением вытаращился:
– Дрищ-колдун! Ты что, пошаманил кастрированной версией голоса Черномикона?!
29
Здесь и далее приведен дословный перевод позабытого языка. Не благодарите. Всегда ваш, Черномикон.
– Не может быть! Это…
Но чужое заклятие, ворвавшееся в мир сквозь уста кривозубого чертовидца, уже меняло реальность.
Рукояти Костяной и Злоруба покрылись обсидиановыми колючками, будто в попытке защититься от своих владельцев. Не более трех миллиметров каждая. Черные, точно наросты насекомых. Лунослав и Булат, вскрикнув от неожиданности, выронили артефакты. На ладонях показались алые крапинки. Коса, звякнув, протестующе завибрировала.
Мертвецы с пыхтеньем ускорились, почуяв уязвимость живых. До первого из них, клацавшего скуластого старика, оставалось не более десяти метров.
– Говорю же, со мной что-то не так! – крикнул Лунослав, в панике глядя на щетинившееся оружие.
– Ты так и после сельдерея с баклажанами ныл. – Булат подкинул ногой Костяную и подхватил ее прочными рукавами «косухи». То же самое он проделал и со Злорубом. На руках получилась некая охапка. – Ходу, Лунтик! Ходу!
Они кинулись к концу станции, намереваясь нырнуть в восточный туннель. Но Гендальф с лаем подбежал к электропоезду, закупорившему западный путь. Царапнул дверь. Перед глазами лабрадора плясали черные мухи. Но даже в таком скверном состоянии он понимал, что им нужно укрытие. Как-то ему довелось прокатиться с хозяйкой на электричке до Орла, и потому он знал, что между вагонами можно было ходить, а при необходимости – и сойти.
– Делай, что пёс говорит! – Булат оглянулся: трупы поднажали.
– Надеюсь, питание в наличии, – пробормотал Лунослав и хлопнул по круглой кнопке адресного открытия дверей по требованию пассажиров. Повезло: нажатие не только распахнуло двустворчатые автоматические двери, но и зажгло освещение по всему электропоезду.
Они вбежали и, оставив позади кабину управления, устремились вперед по вагонам.
Следующими безбилетниками стоячего поезда оказались хладнотелые трупы.
Черномикон едва не задохнулся от хохота.
Находясь за много километров от чертовидцев, он тем не менее почувствовал потуги кривозубого недоумка шарахнуть по кому-то заклятием. Почувствовал и нашептал кое-что. Так сказать, поруководил его губами.
Непримечательный кусочек, вырванный из чертовидца, дарил столько веселья!
Отчасти это походило на выступление политика. Вот он распинается, вещает о налоговых вычетах и прочих благах и манне небесной, если его переизберут. И вдруг начинает говорить голосом стендап-комика: «Я устал. Я ухожу. А еще я трахал ваших мамок. И твою, мальчик, – тоже».