Черты и силуэты прошлого - правительство и общественность в царствование Николая II глазами современника
Шрифт:
Остальные, кроме поименованных, члены Государственного совета выступали, так сказать, спорадически, преимущественно по тем вопросам, которые были им ближе известны по их прежней службе, причем у некоторых были свои особые коньки. Так, например, И.И.Шамшин, состоявший председателем особой комиссии по разработке нового устава о службе гражданской, при образовании какого-либо нового правительственного учреждения заявлял, что вопрос должен быть отложен впредь до утверждения разрабатываемого его комиссией устава, по правилам которого и должны быть определены штаты учреждаемых новых должностей в отношении присваиваемого им класса и разряда по выслуге пенсий. Предложение это, разумеется, отклонялось, что не мешало Шамшину вскорости вновь выступить с тем же заявлением. Так это продолжалось в течение многих лет, причем разрабатываемый Шам — шиным устав не только никогда не увидел света, но даже не был внесен на рассмотрение ни старого Государственного совета, ни новых законодательных учреждений. Потребность же в нем несомненно была, так как установление нового, повышенного в соответствии с изменявшимися условиями жизни размера пенсий за службу было вопиющей необходимостью[170].
Несколько особое положение в Государственном совете занимали его члены прибалтийского[171]
Одним из примеров умелого и ловкого охранения баронами своих интересов может служить дело о праве собственности местных дворянских обществ на так называемые прибалтийские дворянские имения. Имущества эти были переданы прибалтийским дворянским обществам в XVIII в. из состава государственных имуществ с тем, чтобы на доходы с них дво — рянство исполняло некоторые государственные повинности, как то: содержание местной полиции и т. п. Впоследствии от несения этих повинностей дворянство было освобождено с принятием расходов по ним на счет казны, однако самые имения оставались во владении дворянских обществ. В 1890 г. по поводу выдвинутого тогда вопроса о земельном устройстве поселенных на части этих имений крестьян, все еще остававшихся, можно сказать, в феодальных отношениях к владельцам имений, Министерство внутренних дел вынуждено было выяснить, кому же, собственно, принадлежит титул собственности на них — дворянству или государству. От этого зависело устройство поселенных на них крестьян, а именно: по правилам ли, относящимся к частным имениям, или по установленным для государственных имуществ. Если бы дело не касалось прибалтийского дворянства, то нет сомнения, что вопрос был бы разрешен самим министерством или, по крайней мере, им было бы сделано какое-нибудь определенное представление по этому спорному вопросу либо в Сенат, либо в Государственный совет. Но дело касалось прибалтийских баронов, а потому и решить его так просто нельзя было и помыслить. Остановились ввиду этого все на том же способе — учреждении при Государственном совете особой для его разрешения комиссии. Председателем был назначен член Совета Герард, а в состав ее ввели представителей всех четырех прибалтийских дворянских обществ (четвертое — острова Эзель, имевшее особое от материковой части Эстляндской губернии дворянское общество). Вот тут-то и закипела работа у прибалтийцев. Первым их шагом была жалоба государственному секретарю на одного из чинов Государственной канцелярии, заведовавшего делопроизводством комиссии, за составление им юридической справки по делу. Из справки этой с очевидностью выяснялось, что спорный вопрос не может быть разрешен на почве права граж — данского, а всецело относится к праву публичному, т. е. должен быть разрешен исключительно с точки зрения целесообразности, иначе говоря, что государство сохранило в полной мере право распоряжения спорными имуществами по своему усмотрению. Такая постановка дела, конечно, была не по шерстке прибалтийцам, а потому, и вполне оценивая значение делопроизводства при решении вопроса, они не замедлили приложить все старания к замене заведовавшего делопроизводством другим лицом, им вполне угодным. Действуя через своего сородича — товарища государственного секретаря — барона Ю.А. Икскуля, они указывали, что заведующий делопроизводством вышел из своей роли, позволив себе в разосланной членам комиссии справке предрешить ее заключение. Последнее было с формальной стороны неверно, ибо, наоборот, согласно справке, комиссия имела возможность разрешить вопрос по своему усмотрению; однако по существу справка, конечно, предрешала вопрос в смысле юридической принадлежности имений государству. Ход этот баронам не удался, так как злокозненная справка была разослана членам комиссии «по распоряжению» ее председателя. Тогда прибегли к другому способу — устроили, что в комиссию был введен в качестве знатока прибалтийского гражданского права (кстати сказать, никакого отношения к вопросу не имевшего) сенатор Гасман, в благоприятном для себя отношении которого заранее убедились.
Невзирая на эти ходы, прибалтийцам не удалось добиться, чтобы комиссия признала спорные имения собственностью дворянства, — слишком было явно обратное. Не удалось, однако, или комиссия на это не решилась, признать титул соб — ственности на имения и за государством. Она ограничилась разрешением вопросов, касавшихся устройства крестьян, поселенных в имениях, признав, что они должны быть устроены по правилам, относящимся к государственным, а не частновладельческим земельным имуществам, и оставив вопрос о праве собственности на имения открытым. Заключение это получило высочайшее утверждение, имения остались во владении дворянских обществ, равно как право распоряжения процентами с капитала, причитавшегося с крестьян за выкуп предоставляемой им части земли. Прибалтийцев, однако, это не удовлетворило. Прошло лишь несколько лет, и они получили в 1905 г. разрешение не только на распоряжение упомянутым капиталом, но и на залог оставшейся в их владении, за наделом крестьян, части имений с правом свободно распорядиться залоговой суммой. Мотивом к их ходатайству были происшедшие в 1905 г. погромы некоторых баронских имений, на покрытие убытков по которым и предназначались все указанные суммы. Нелишне добавить, что самый залог имений прибалтийское дворянство произвело в прусском кредитном обществе, и притом в сумме, достигавшей их полной стоимости, чем оно и забронировалось от всяких покушений государства возвратить имения в свое владение.
La charite bien ordonnee commence par soi-meme[173] — правило это прибалтийское дворянство усвоило в совершенстве и проводило неукоснительно. Однако едва ли именно его следует упрекать в том, что интересы горсти немцев в Прибалтике соблюдались в большей мере, нежели интересы общегосударственные, равно как интересы большинства местного иноплеменного населения.
Глава 9. Столетний юбилей Государственного совета
Начальные годы века были для наших
Началось с того, что в представленном проекте данного Государственному совету по поводу его юбилея высочайшего указа государем было сделано два весьма знаменательных изменения. В проекте было, между прочим, сказано, что Государственный совет был учрежден в 1801 г. из лиц, «доверием монаршим и общим почтенных». Государь слова «и общим» собственноручно вычеркнул. Одновременно исключил он из помещенной в проекте фразы «мнениям Совета с уважением внимали венценосные прадеды, приснопамятный дед и незабвенный родитель наш», слова «с уважением». Значение этих поправок, или, вернее, исключений, было вполне понятно членам Совета. Действительно, как это ни странно, но Государственный совет, сплошь составленный по назначению короны, а в большинстве из былых ближайших и нередко долголетних сотрудников престола, непосредственно им самим выбранных, не пользовался благоволением свыше. Вполне благонамеренное собрание лиц, из которых многие, несмотря на их преклонные года, с чрезвычайной добросовестностью посвящали все свои силы и весь свой разум на служение не только родине, но и престолу, тем не менее состояло под некоторым подозрением.
С особенной резкостью это выступило именно в день юбилея, увековеченного кистью Репина на известной его картине, изображающей состоявшееся в этот день торжественное заседание Совета[174]. Прибывший на это заседание император, встреченный всеми членами Совета в вестибюле Мариинского дворца, прошел непосредственно в зал собрания, где тотчас его открыл. Продолжалось заседание весьма недолго, так как все оно состояло в прочтении государственным секретарем данного Государственному совету указа и раздаче чинами Государственной канцелярии членам Совета юбилейных медалей. Никаких речей, никаких взаимных приветствий произнесено не было; в зале царило какое-то томительное молчание, чувствовалась какая-то всеми осознаваемая неловкость. Вместо праздничного, хотя бы слегка приподнятого настроения господствовали всеобщая угнетенность и стеснение. Между носителем верховной власти и его советниками висела невидимая, но густая завеса. Не войдя в соседний зал, где был приготовлен открытый буфет с шампанским и где предполагалось, что после тоста за императора, провозглашенного председателем Государственного совета, царь выпьет за здоровье членов Совета, государь тотчас уехал. Такое почти демонстративно холодное отношение носителя верховной власти, не удостоившего никого из членов Совета хотя бы краткой беседы, глубоко оскорбило почтенных старцев, в мере своих сил и разумения честно и верно в течение всей их жизни служивших русским монархам.
Государственный совет в описываемое время, конечно, уже отживал свой век, но причины, по которым он не приносил той пользы, которую мог бы принести, таились не в нем и даже не зависели от его состава, а тем более от престарелого возраста многих его членов. Верхние законодательные палаты Запада имеют в своей среде не меньшее число былых сил и былых энергий. В английской палате лордов есть члены, приближающиеся к ста годам, и, однако, палата эта вплоть до последнего времени была одной из творческих сил страны. Конечно, не препятствовала работе Государственного совета и та внешняя чинность, которой отличались его заседания. Этой чинностью и даже торжественным внешним ритуалом, оставшимся неизменным в течение многих веков, отличается в гораздо большей степени демократически избранная английская же палата общин. Душили деятельность Государственного совета, во-первых, келейность его собраний, отсутствие всякой гласности у них, а главное, та роль примирительной камеры, которую он играл. Будь, с одной стороны, однородное правительство, а с другой — свободно гласно высказывающееся собрание умудренных житейским опытом былых государственных работников, и деятельность этого собрания давала бы иные, значительно более плодотворные результаты.
Глава 10. Государственная канцелярия
В общем строе старого Государственного совета несомненным значением обладала состоявшая при нем Государственная канцелярия. Учреждение это не было в точном смысле присутственным местом, так как с публикой, не ведая никакими частными интересами, сношений она не имела, а во-вторых, потому, что собственно занятий в ней почти не происходило. Служащие в канцелярии, кроме молодежи, работали по домам и в Мариинский дворец приходили на заседания Государственного совета и его департаментов, а в иное время если и появлялись, то преимущественно как в клуб, где за чашкой чая или кофея, разносимого лакеями в придворных ливреях, делились городскими слухами и обменивались мнениями по злободневным политическим вопросам, нередко вступая по их поводу в горячие споры.
Центром, где собирались чиновники канцелярии, служила читальня Государственного совета, куда сами члены Совета заходили редко: ею почти всецело завладела канцелярия[175]. Конечно, все отдельные части канцелярии, обслуживавшие каждая один из департаментов Совета, имели свои особые помещения, но там занимались лишь писаря и экспедиторы да происходила считка корректур журналов Совета и составление справок по назначенным к слушанию проектам. То и другое производилось молодежью — преимущественно причисленными[176] к канцелярии. Справки составлялись чисто механически при помощи ножниц и клея, так как состояли они, за редкими исключениями, из одних статей действующего закона, относящихся к рассматриваемому проекту, и имели целью облегчить членам Совета ознакомление с ними, освобождая их от необходимости разыскивать нужные статьи в 16 томах нашего свода, а также в собрании узаконений и распоряжений правительства[177] в отношении тех правил, которые еще не были введены путем кодификации в самый свод. С этой целью нужные статьи вырезались из отдельных томов свода и брошюр собрания узаконений, наклеивались на листы бумаги и отправлялись в Государственную типографию, где они и печатались по числу лиц, которым рассылались рассматриваемые в Совете дела. Изводилось при этом изрядное количество экземпляров свода и собраний узаконений, хотя едва ли справками этими пользовались члены Совета; разве заглядывал в них Голубев, но и тот, вероятно, по природной недоверчивости, добросовестности и точности, обращался к подлинным своду и сборникам.