Червонец
Шрифт:
Нет, из рядов КПСС 14 Наконечного никто не изгонял по той простой причине, что в рядах этих он никогда не состоял – не успел ещё. Теперь же, к великой своей досаде, мог туда не попасть совсем, во всяком случае в период работы в этом районе. И даже, с учётом влиятельности первого секретаря, – в любом другом районе этой области. А вероятно, о вступлении в партию, без коего заманчивое восхождение к сияющим высотам прокурорской карьеры заведомо под большим вопросом, можно забыть и на всю оставшуюся жизнь – репутационный шлейф «неадекватного скандалиста», неуживчивого с властями, будет тянуться за ним в служебных характеристиках, накапливаемых в личном деле сотрудника Прокуратуры СССР, многие годы, вплоть до ухода на пенсию. Не нужны скандалисты никакой, наверное, партии в её рядах.
14
Коммунист. партия Советского Союза – в соотв. со ст.6 Констит. СССР 1977 г. руководящая и направляющая сила советского общества, нацеленного на построение «светлого будущего всего человечества» – коммунизма
Сестру партсекретаря по окончании следствия, блестяще проведённого Наконечным, судил выездной состав суда из другого района. Формально – для максимальной объективности, ведь «свои», местные, судьи – тоже живые люди, и могли не устоять перед авторитетом «первого». На самом же деле – лишь для внешнего соблюдения этой пресловутой формальности: ну, неужели руководящие лица смежных территорий не договорятся друг с другом на их уровне, который фактически, с учётом всех факторов их многогранной ответственной деятельности повыше, наверное, и пошире районного.
И, тем не менее, «авторитет первого» за пределами своего района на этот раз не сработал – срок в два с половиной года лишения свободы суд, на голову молодого следователя, женщине всё-таки «впаял». Но, «на голову» – вовсе не означает, что вопреки его убеждениям и действиям. С точки зрения законности и просто человеческой этики Наконечный был здесь чист как слеза ребёнка. И целью расследования, согласно ленинскому «главное в наказании не жестокость его, а – неотвратимость», было для него, естественно, вовсе не добиться во что бы то ни стало максимальных санкций для виновной, или, наоборот – путём каких-то манипуляций с квалификацией преступления освободить её от наказания. Владислав лишь честно хотел восстановить полную картину происшествия и установить объективную истину по делу! А доподлинно зная все обстоятельства преступления, легче сориентироваться и в отягчающих, и в смягчающих… Ведь это было первое его дело по расследованию такого тяжкого преступления как убийство, да к тому же притянувшее к себе нездоровый ажиотажный интерес не только населения всего района, но и областной партийно-государственной номенклатуры. Поэтому закончить это дело следовало только одним образом – по чести и по истинно прокурорской совести, которая, как высказывался в своё время один из видных советских теоретиков и практиков юриспруденции 15 , должна быть чище, чем снега альпийских вершин.
15
Вышинский Андрей Януарьевич (1883-1954 гг.), занимавший должность прокурора СССР с 1935 по 1939 гг.
Ну, а если обстоятельства в облике вышестоящего руководства и в виде опасений за свою дальнейшую судьбу давят на твою совесть уже в самом начале твоей службы закону так, что от мечтаний о пожизненной чистоте, сравнимой с альпийской снежной, она, совесть когда-нибудь, хочешь не хочешь, а вынуждена будет компромиссно отказаться, если, конечно, желает тебе добра? Как тут прикажете быть?..
V
Чёрт бы его забрал, этот будильник! Никакого снисхождения к хозяину… Разве можно так тарахтеть прямо в ухо промучившемуся всю ночь без сна человеку? А всё этот Десяткин, философ с большой дороги: «не спа-ать тебе, прокурор, долго, до-о-лго…» Ничего-о, сегодня на допросе он своё получит. Начало, кажется, в червонец, тьфу, в десять? Сейчас – семь. Позвоню-ка «шефу», скажу, что приболел и на утреннюю пятиминутку к девяти не могу явиться. А в сэкономленное времечко попробую подремать ещё хоть немного…
VI
– Так на чём мы остановились, Десяткин?
– Виноват, на твоей, прокурор, бессоннице.
– Ну и зловредный же вы человек, Корифей Еремеевич!
– Если можешь, прости, прокурор, что я позволил себе так резко огорошить тебя правдой-маткой. Не стоило, пожалуй.
– Что «да и то»? Выражайтесь яснее, или прекращайте-ка совсем посторонние разговоры!
– Извиняюсь, прокурор, но ты спросил, я – ответил. Хорошо, давай по делу.
– Ну, спасибо, Десяткин! Какое любезное соблаговоление поговорить с представителем закона по делу. Ну, орё-о-л…
Что-то вдруг разбалансировалось в Наконечном, он был на грани потери самообладания. А почему, понять никак не мог. Может, в результате бессонной ночи? Вряд ли только поэтому. Сколько их уже было, таких ночей… Уставать ты, видимо, начал, Владислав Игоревич. Или эта работа изначально не для тебя?.. Потому и не блистает твоя служебная биография наградными реляциями? И Червонец этот… насквозь, что ли, «рентгенит» внутреннее твоё состояние.
Не желая показать более уравновешенному в настоящий момент подследственному своей слабости, Наконечный решил прибегнуть к испытанному способу выхода из подобных ситуаций – подчёркнутой официальности в тоне разговора:
– Сейчас, гражданин подозреваемый, сразу после допроса, будет проведено опознание вещественного доказательства. А потом – дополнительный допрос по результатам. Затем, логично, предъявление обвинения, и опять допрос, уже в качестве обвиняемого. Выдержите, Десяткин, в первую очередь морально? Ведь крыть вам будет явно нечем.
– А я с первой минуты моего задержания готов, прокурор, к червончику своему и морально, и физически. Так что, для меня, как, смею думать, и для вас тоже, все эти процедурно-процессуальные моменты и всяческие следственные действия – всего лишь неизбежная дань формальности, которую надо пройти. Значит, пройдём, куда деваться…
– Хорошо, хоть в этом наши мысли совпадают – формальность есть формальность. Результат, конечно же, предопределён: обвинительный, и только обвинительный приговор. А вот к вашей упрямой уверенности именно в десятилетнем, и никаком другом, сроке наказания я отношусь всё-таки иронически. Всякое может быть. Да и в отношении справедливости заранее известного нам обоим исхода расследования у нас разные мнения. Даже – полностью противоположные. Вы утверждаете, что не было преступления, а следствие так не считает и готово предъявить вам полноценное, качественное обвинение уже сегодня, сейчас, не выходя из этого кабинета, что и будет сделано, как я пообещал, сразу после опознания вами небольшого вещдока. Вот так. А теперь продолжим ваш допрос пока в качестве подозреваемого. Вам понятно, надеюсь, в чём вы обвиняетесь, и готовы ли вы признать себя виновным в изнасиловании с угрозой убийством гражданки Выхухолевой Александры Евсеевны, то есть в совершении преступления, предусмотренного
частью второй статьи сто семнадцатой Уголовного кодекса?
– Обвинение понятно, а вот виновным себя признавать… М-м-м… Гражданин следователь, – Десяткин неожиданно вдруг перешёл в обращении к Наконечному с панибратского «ты, прокурор» на строго официальное, как и положено, «вы, гражданин…», – позвольте вопрос?
– Cпрашиваю здесь я. А вы будьте добры отвечать! Хотя… ладно, Десяткин, задавайте свой вопрос, только без этого вашего… цицеронства.
– Спасибо. Скажите, вы, случайно, не оговорились? Это всё-таки продолжение допроса подозреваемого в совершении преступления, или уже предъявление обвинения? Не просеку никак, по протоколу я вроде пока – подозреваемый, а по тону и прозвучавшему вопросу – самый что ни на есть обвиняемый… Или, заранее меня приговорив, правоохранительная система в вашем лице решила не церемониться, комкая таким образом процесс? Выходит, я прав в своих прогнозах?
Наконечный понял, что дал маху и слишком уж торопливо повёл сейчас начатый накануне допрос подозреваемого действительно как при предъявлении обвинения – «понятно ли, в чём обвиняетесь»… И готов был, извинившись, признать свою машинальную ошибку, допущенную, конечно же, под разлагающими чарами действующей исподтишка эйфории от удачного хода расследования: всё было супротив Десяткина, в том числе множащиеся словно грибы после дождя улики (преступление, кстати, в лёгкий летний дождь и совершено – какая символичность), которых собрано уже достаточно, и не только в виде вещественных доказательств, а и в совпадении первичных показаний свидетелей, сговор которых маловероятен по той простой причине, что опрашивались они одновременно несколькими оперативными сотрудниками в разных местах и неожиданно для каждого. А уж о медико-биологической стороне дела и говорить нечего – против науки не попрёшь…