Чешские юмористические повести
Шрифт:
— Где вы были? — начала я допрос.
Отец, боясь взглянуть на меня, смущенно провел пальцем по шее, точно ему жал воротничок.
— Долго мне ждать ответа? — раздраженно прикрикнула я.
— Где мы были? Ну, на прогулке… Хотели немножко подышать свежим воздухом.
— На прогулке… Хм… Молчи, несчастный! Я знаю все!
И я стала осыпать обоих грешников упреками и угрозами. Высказала все, что думала. Особенно досталось отцу, ибо в тот момент я не могла не вспомнить, как он обманул мое девичье сердечко.
Он даже не пытался
— Ты слишком строга, дорогая дочь, хоть я и понимаю, что возмущение твое справедливо. Но я старался справиться с этой грешной любовью, боролся всеми силами! О, сколько ночей провел я без сна, окропляя подушки горючими слезами! И все же не устоял…
Он махнул рукой и отер глаза.
Растрогавшись, я несколько понизила тон, но не переставала бранить удрученного отца:
— Как вы легкомысленны! Боюсь, вы не слишком усердно боролись с искушением. А если почувствовали слабость, почему было не обратиться к священнику, чтобы он мудрым словом наставил вас на путь истинный? Не забывайте, вы глава семьи, которой обязаны отдавать все свои помыслы. Заклинаю вас, пока не поздно, опомнитесь, не отнимайте счастье у собственного сына!
Жандарм заломил руки и застонал. Венцеслава с судорожным плачем выбежала из комнаты.
— Поздно…— тупо пробормотал отец.
— Отчего же? — удивилась я.
Он не ответил. Я подошла и потрясла его за плечи:
— Говорите, отец!
Рудольф поднял на меня затравленный, моливший о пощаде взгляд.
— Венцеслава…— заикаясь произнес он,— она… мы с ней…
— Что вы хотите сказать?
Он набрался смелости и в отчаянье воскликнул:
— Мы зашли слишком далеко… Венцеслава… будет матерью!
— Отец! — вырвался у меня душераздирающий крик.
Долго стояла мертвая тишина. Лишь стенные часы, монотонно тикая, отсчитывали минуты. Жизнь во мне остановилась, мозг погрузился в серую мглу.
Откуда-то издалека до моего слуха донеслось:
— Гедвика! Дорогая моя доченька! Ради бога, прости!
Сквозь пелену слез я еле различала стоящего на коленях отца. Лицо его было искажено отчаянием, молитвенно сложив руки, он просил о снисхождении.
Слезы облегчили мне душу, возбуждение и негодование отступили. Жалость проникла в мое сердце. Я ласково подняла его с колен и усадила в кресло. Гладя его волосы, я грустно проговорила:
— Не печальтесь, папенька. Знаю, я была слишком резка… Верно, такова уж судьба, и нелегко смертному противиться ее таинственным силам. Не плачьте, дорогой, все как-нибудь снова уладится.
Мне удалось его успокоить. Потом я разыскала Венцеславу, которая рыдала, спрятав голову в подушки. До темноты мы просидели с ней, прижавшись друг к дружке и размышляя о будущем.
Поздно вечером, весь светясь радостью, примчался Людвик.
— Венцеслава! —
Счастливый жених бросился к невесте, чтобы обнять ее.
Но натолкнулся на мрачное молчание, руки его обнимали не живое существо, а холодную статую.
Людвик отступил на шаг и смерил нас испытующим взглядом.
— Что случилось? — неуверенно спросил он.
Настала самая тяжкая минута моей жизни. Что сказать этому влюбленному юноше, чье сердце еще ничего не подозревает?
По моему знаку оба провинившихся удалились. Я решительно подошла к Людвику и все ему рассказала.
Выслушав недобрые вести, брат оцепенел. Он стоял, точно изваяние, и не мог собраться с мыслями. Прошло немало мучительных мгновений, пока на его бледном лице вновь показались признаки жизни. Он ни на что не сетовал, только плечи его содрогались от сдерживаемых рыданий.
Но вскоре Людвик выпрямился, лицо его стало серьезным.
— Позови отца и Венцеславу,— велел он.
Я послушалась. Отец вошел, ведя Венцеславу за руку. Они встали в дверях, потупив взоры. Людвик мерил комнату нервными шагами. Потом остановился перед жандармом и спросил:
— Это правда?
Рудольф кивнул.
— Какие же у вас намерения, отец?
— Я сделаю все, как ты прикажешь, дорогой сын,— покорно отвечал жандарм.
Людвик провел ладонью по лицу и тихо вымолвил:
— Я это предчувствовал. Внутренний голос твердил мне, что я не должен предаваться любви и помышлять о супружеском счастье, покуда сиротки вновь не обретут мать. Отрекаюсь от блаженства ради сей высокой цели…
Он взял в руки голову Венцеславы, поцеловал ее в лоб и растроганно добавил:
— Приветствую вас в нашем доме, новая матушка!
Примерно через полгода после свадьбы у матушки Венцеславы родилась девочка, которой дали имя Геленка. Девочка оказалась слабенькой, болезненной, пришлось прибегнуть к искусственному кормлению. Я очень за нее тревожилась и провела немало бессонных ночей, оберегая слабый огонек жизни.
Зато остальные братья и сестры стали для меня неиссякаемым источником радости. Особенно приятно смотреть на пятнадцатилетнюю Бланку, из угловатой и длинноногой девчушки превратившуюся в прелестную барышню. Я по праву ею горжусь, ибо Бланка не интересуется пустыми светскими забавами, а прилежно занимается немецким и французским языками, чтобы потом самой зарабатывать себе на хлеб. Свободное время она отдает воспитанию малышей, приглядывая за непослушным Войтишком, который в будущем году пойдет в школу, за кудрявым Губертом и двухлетней Кларой,— чтобы кто-нибудь из них, не дай бог, не упал и не разбил нос. Добрая девочка понимает, что положиться на молодую и несколько легкомысленную матушку нельзя, и по мере сил старается снять с моих плеч хоть часть домашних забот.