Чешские юмористические повести
Шрифт:
Но не прошло и получаса, как измазанный сажей властитель дымоходов Цапартицкого округа опять прошаркал близ здешнего перекрестка, добавим — прошаркал в чрезвычайно ускоренном темпе. Мастер Мимрачек мчался, словно за милю отсюда хотел прошибить лбом стену.
И при сем жутко хохотал, поскольку смех трубочиста всегда производит жуткое впечатление. Однако наш трубочист был одержим настоящим пароксизмом веселья. Он размахивал руками, будто не знал, что лучше обнять — небо или землю,— и буквально ржал от восторга.
Счастье еще, что он мог так облегчить душу.
Наше перо не в силах дорисовать эту картину…
Но затем мастер Мимрачек снова поддавался безудержному веселью. Помимо неожиданности сделанного им открытия, три обстоятельства щекотали его нервы, возбуждая смех.
Прежде всего — ловкость, с какой тетка Ировцева отперла замок на дверях черной кухни. Одним движением она вытащила из замка шуруп — и готово. Хозяйки Вотавы, учась одна от другой, поступают так уже добрую сотню лет.
Во-вторых, Мимрачек не раз слыхал поговорку «это надо в трубе мелком записать», но хотя за время своей плодотворной деятельности обшарил бесчисленное множество труб, до сих пор ни в одной из них не обнаружил никаких надписей, и вот… впервые с ними столкнулся.
Как у этого Ировца все хитро устроено! Возле каждого крюка табличка: «Переменчиво», «Погоже», «Погоже с дождичком», «Вёдро», «Большой ливень», «Радуга», «Две радуги», «Огнь божий»…
Рехнуться можно!
Тут проникшийся благоговением Мимрачек заметил, что синий шнур, насаженный за пышную церковную кисть на крюк «Вёдро», смело возносится над печной трубой, теряясь в кроне липы, как веревка от бог весть куда улетевшего бумажного змея, и под его закопченной курткой забегали мурашки.
Еще не придя в себя от изумления, вылез он из дымохода, но когда Вотавка стала расспрашивать, не видел ли он чего и «точно ли не видел», и только после этого вставила шуруп в замок, снова — про себя — расхохотался.
Оказавшись, таким образом, жертвой самых противоречивых ощущений, Мимрачек шлепал в своих чувяках к Цапартицам буквально по стопам Грознаты.
И, подобно Грознате, вдруг призадумался, когда полевая дорога, по которой он шел, пересекла другую дорогу — в Спаневицы. Призадумался и могучим ударом по лбу заставил себя остановиться. Медленно-медленно меняли направление его чувяки, их острые носки, прежде обращенные к Цапартицам, свернули налево, к Спаневицам,— и минутой позже, сперва потихоньку, а затем все убыстряя темп, зашлепали к усадьбе Буреша,— по пути, который стал для нашего главного героя воистину роковым.
Наконец-то мы можем спуститься с колокольни, откуда до сих пор наблюдали за решающими событиями, разыгравшимися на высоте Baby Bubeck.
На сей высоте, правда, произошло еще кое-что, но случилось это накануне, поздним вечером, точнее
Дело касается единственного ее идеального персонажа, учителя Глупки, которого, как мы надеемся, господа читатели с первого же знакомства полюбили на всю жизнь.
Итак, когда тьма сгустилась до черноты, достаточной для деяния столь черного и способного всякому внушить страх, на вершине высоты Baby Bubeck появилась фигура, несущая некую поклажу.
Фигура — стройная, могучего сложения, а ноша на ее плечах была не слишком велика, но зато неудобна. Юркая и беспокойная, она усиленно брыкалась в мешке. Было похоже, что это четвероногое, и звуки, исходившие из мешка, подтверждали такое предположение.
Когда сия странная скульптурная группа добралась до спаневицко-цапартицкого перекрестка и свернула к Спаневицам, таинственная ноша принялась дергаться особенно буйно, начала издавать более членораздельные звуки и вообще изо всех сил сопротивляться своему похитителю.
Тогда похититель снял мешок с плеч и резким движением поставил перед собой. А поскольку мешок стоял прямо, можно сделать вывод, что в нем находился человек. И если бы свидетелем этой сцены в потемках оказался кто-нибудь знавший молодого Буреша, он мог бы уточнить, не тот ли два раза безжалостно стукнул кулаком скрюченную под холстиной жертву, а когда из мешка раздалось нечто подобное зову о помощи, зажал его в том месте, где могли быть кричащие уста, вновь взвалил на плечи и еще энергичнее зашагал в сторону Спаневиц.
Мы уже отметили и из осторожности повторяем, что с уверенностью нельзя сказать, происходило ли все точно так, как мы описываем. Наше повествование опирается на досконально проверенные, подтвержденные очевидцами и ушеслышцами свидетельства. Как добросовестный историк, пользующийся лишь надежными источниками, автор, не колеблясь, всякий раз делает особую оговорку, когда ему приходится иметь дело с предположением, легендой или сообщать читателю плоды собственных умозаключений.
Совершил ли молодой Буреш сей поступок, покрыто мраком неизвестности, однако не вызывает сомнений, что пан учитель Глупка в течение трех последующих дней числился в нетях, и дирекция гимназии тщетно пыталась раскрыть тайну его местопребывания.
Во время этого драматического эпизода Барушка на своем девичьем ложе окропляла туго набитую подушку горячими и горючими слезами, которые обжигали ей щеки, опухшие от двух основательных, нисколько не идиллических оплеух,— Муза, пожимая плечами, фиксирует их как неопровержимый факт.
Бедржих Грозната лежал на животе, подпирая кулаками челюсти, причем и то, и другое — и челюсти, и кулаки,— были крепко сжаты. От бешенства и от напряжения всех чувств.