Чесменский гром

Шигин Владимир Виленович

Впереди эскадры шли форзейли: пинк «Лапоминк» и линейный корабль «Иануарий». За ними в составе авангардии: «Северный Орел», «Летучий», «Надежда Благополучия», «Ростислав», «Сатурн», «Три Святителя», «Соломбала», «По- чталион», «Три Иерарха», «Венера» и «Европа».

Эскадра продвигалась в сплошном тумане. Вся видимость ограничивалась лишь баком. На сердце у Спиридова было тревожно: не оправившийся от недавней болезни, он постоянно находился на верхней палубе, как, впрочем, и все капитаны. Каперанг Круз, не доверяя

никому, самолично вел счисление. От недосыпания и тревог лицо его осунулось, под глазами нависли черные мешки.

Шторма выматывают силы, туманы же вынимают всю душу.

Прошли остров Анхольт.

Флагманский корабль палил ежечасно, а если увеличивал или уменьшал паруса, то каждые полчаса. Делалось это с одной целью — чтобы на остальных кораблях и судах знали, догонять или отставать.

На третий день у Спиридова вновь начались сильные боли. В каюте адмирал впал в беспамятство. Корабельный эскулап, ощупывая его белое худое тело, только качал головой. Рядом с койкой — флаг-капитан, сыновья.

Не знаю, — прикрыв адмирала одеялом, молвил лекарь, взгляд потупя, — может, и осилит, а может, и всякое случится...

Впереди эскадры пинк «Лапоминк». У капитана Извекова задача особая — вести за собой остальных. Сам Извеков все время подле рулевого. То и дело, сверяясь с картой и компасом, расспрашивал он датского лоцмана об особенностях здешних вод. Бородатый датчанин, нахлобучив по уши клеенчатую зюйдвестку, лишь оправдывался на плохом русском:

Не карошо видать, а угадать трудно.

Ничего, — хмурился осунувшийся Извеков, над компасной картушкой колдуя, — хоть на брюхе, но проползем!

Рядом ежился от холода сигналист с туманным рогом. Часовой что есть силы колотил в рынду. Протяжный и печальный гул висел в серой мгле. Подошел лейтенант Василий Машин.

Где мы сейчас?

На крамболе Эльсинорский замок.

Почти по Гамлету: to be or not to be?

Кают-юнга подал офицерам чашки с горячим чаем. Пили, не сходя с места, широко расставив ноги, чтобы не расплескать на качке.

Кончились третьи сутки «слепого плавания». Вокруг по- прежнему было сплошное молоко. Бородатый лоцман, не находя себе иного применения, долго рассказывал Извекову о том, что воды Балтики текут Бельтами, а у Скагенского рифа, сталкиваясь с противным, стремятся вместе к зюйд-осту. «Лапоминк» огибал Скаген... Страшнее места в проливах нет. Рифом «тысячи смертей» прозвали его моряки. Течением пинк незаметно сносило к восточной оконечности рифа.

На Шкагене фарос изрядный! — известил впередсмотрящий Извеков. — Должен быть огонь, глядите зорче!

Маяк в ту ночь не горел... Почему — это осталось тайной. За несколько минут до полуночи резкий удар потряс судно...

Слева каменья! — Голос кричавшего сорвался.

К Извекову подскочил Машин, с лейтенанта ручьем текла вода.

В рюйме воды по

пояс. Корпус крошится — гниль. Помпы разбиты вдрызг!

Извеков остался спокоен.

Спускайте шлюпки, грузите в них оружие. На каменьях еще продержимся!

В интрюме гуляли волны. Матросы поочередно ныряли туда, доставая бесценный груз — ружья для греческих повстанцев.

Прислуге к пушкам! — распорядился Извеков.

Вася Мишин, сняв команду и загрузив припасы, с последней шлюпкой отвалил от борта. Разбитый пинк быстро заполнялся водой.

Залп! — скомандовал капитан.

Дружный залп шестифунтовых пушек дернул с камней погибающее судно.

Залп!

Треск и скрежет. Это полетел к черту такелаж.

Неужели на эскадре не слышат? Почему молчат? Куда делся шедший в струе «Иануарий»? — Извеков превратился в слух.

Со шлюпок, размахивая руками, отчаянно кричали:

Прыгайте, ваше благородие! Не ровен час, погибель примете!

Залп!

Раздерганное судно поползло с камней и стало на глазах рассыпаться. Пробираясь по колено в воде, артиллеристы, не торопясь, забивали очередной заряд... Глухие отрывистые залпы, раздавшиеся вдруг вдалеке, были им лучшей наградой за мужество. Эскадра отворачивала на безопасный курс...

Ура! — кричали что есть силы артиллеристы.

Ура! — неслось со шлюпок.

Оглядев останки родного судна, последним прыгнул за борт капитан. Грохот сокрушаемого корпуса на мгновение заглушил шум прибоя. Пинка «Лапоминк» более не существовало. Неприметный трудяга, отплававший не один десяток кампаний, исходивший вдоль и поперек всю Балтику, он погиб на боевом посту как настоящий воин. Вечная память и низкий поклон тебе, пинк «Лапоминк»!

Команду погибшего судна подобрало шедшее позади эскадры наемное датское судно.

Эскадра продолжала плавание. К утру следующего дня, обогнув Скаген, она вырвалась на долгожданный простор. Дремотно ворочались тяжелые свинцовые волны, крепкий ветер срывал с гребней пену и стелил ее полосами. Вытянулись в нитку многометровые вымпела.

Люфт попутный! Идем полный бейдевинд! — доложил адмиралу спустившийся к нему Плещеев.

На палубах кораблей и судов царило оживление. Кажись, проскочили!

Рваные остатки тумана рассеялись окончательно, и взору российских моряков предстало мрачное Немецкое море.

Сообщения с театра военных действий за сентябрь — октябрь 1769 года:

9 сентября. В крепости Хотин, осажденной русской армией, начался бунт. В тот же день турецкий гарнизон покинул крепость. Хотин был занят нашей армией без выстрела.

22 сентября. В годовщину коронации императрицы Екатерины II генерал Голицын за взятие Хотина произведен в генерал-фельдмаршалы и отозван в Санкт-Петербург. Командующим Первой армией назначен генерал Румянцев.