Честь и мужество
Шрифт:
И только когда начали складывать разномастный скарб обратно в нишу, работник оперативно-технического отдела А. А. Максимов нащупал в детском валенке нечто завернутое в бумагу.
Жена Шурпина ахнула, побледнела. Слезы горечи и обиды хлынули из ее глаз, когда она увидела толстенную пачку крупных купюр.
— Подлец, — выкрикнула она, задыхаясь, — я полгода девяносто рублей на отпуск коплю, от еды отрываю, а ты…
Шурпин молчал.
Пришлось во второй и в третий раз посмотреть каждую вещь, взятую из ниши. Крупные суммы обнаружили еще в трех валеночках. Несколько
— Не знаю, — твердо заявил Василий. — Не мои. Ничего не знаю.
Когда уже собирались уезжать, Анатолий Сергеевич взглянул Шурпину в его застывшие глаза и сказал негромко:
— Ты не думай, приисковое золото мы все равно найдем. Человек ты хитрый, дома его, разумеется, не держишь. Ну да ничего, надо будет — поищем в других местах. В Хабаровске, например, и еще кое-где…
И не мог знать подполковник милиции Булушев, что всего час назад рыжеволосая девчонка отправила в Хабаровск недвусмысленную телеграмму: Василия взяли. Предупреди всех. Маша.
Еще две телеграммы аналогичного содержания полетели по проводам в Альметьевск и Новокузнецк.
За золотым мешком
Горько пожалел подполковник Булушев о том, что не принял во внимание рыженькую скуластую девчонку, когда наутро легли на стол копии всех трех телеграмм. Но сожалениями делу не поможешь. Надо было срочно исправлять оплошность.
Три оперативные группы отправились по всем трем адресам: в Хабаровск, Альметьевск, Новокузнецк. В детективных историях конец обычно наступает с поимкой преступников. В нашей истории этого было мало: чтобы довести до конца дело такого хищника, как Василий Шурпин, необходимо было ясно и убедительно доказать, что именно он торговал промышленным золотом.
А он все отрицал. Скрытный, подозрительный, изворотливый, он — это следовало признать — избрал для себя наиболее выгодную тактику: ни с чем не соглашаться. Мгновенно оценив интеллектуальные способности своих противников, умных, широкообразованных юристов, он сразу же понял, что ни хитростью, ни вымыслом, ни каким-либо другим оружием он не сможет выиграть схватку умов. И тогда он замолчал, твердя однообразное: «Нет. Не видал. Не знаком. Не знаю»…
Женькин, Каждай, Ритенштейн, изо всех сил стремясь как-то выкрутиться, ускользнуть, выдумывали версию за версией, прятались за полупризнания и полувыдумки — и все сильнее запутывались, были вынуждены раз за разом терять позиции, отступая на другие. Но, по крайней мере, их было на чем ловить, было в чем уличать, у них были слабые места, которые мог нащупать умелый следователь.
В показаниях Шурпина слабых мест не было, потому что, по сути дела, не было никаких показаний. А сильная сторона, к сожалению, была: у Шурпина не нашли главного — золота.
Штаб операции — замначальника УВД полковник Николич, Комиссаров, Русинов — с нетерпением ждали вестей: из Хабаровска — от Булушева и Земскова, из Новокузнецка — от Катенева и Швейкина, из Альметьевска — от Новикова и Путина.
А оперативные группы молчали. Затем тревожные вести: в
…До сих пор Булушев и Земсков испытывают чувство благодарности к своим коллегам из Хабаровского краевого управления милиции. Куйбышевцам была оказана неотложная помощь, какая только потребовалась. Им были приданы умелые, энергичные оперативные работники, выделен транспорт, мгновенно выполнялись любые просьбы.
Подполковник Владимир Моисеевич Шиши и лейтенант Алексей Николаевич Мальковский так же, как Булушев и Земсков, не сумели толком поспать ни единой ночи.
Адрес на хабаровской телеграмме был обозначен ясно: Гоголя, 50, Валентине Григорьевне Дмитриевой. Сразу же стало известно, что это родная сестра Шурпина и, по всей вероятности, его сообщница. Работала она медсестрой в одной из поликлиник. Земсков и Мальковский на оперативной машине отправились за ней на работу.
Мальковский остался в машине, а Земсков направился в регистратуру. Валентина Дмитриева работала на втором этаже. Внезапно Владимира Алексеевича осенила неплохая идея: представиться не сотрудником милиции, а…
Раздумывать было некогда: пожилая нянюшка уже вызвала к нему Валентину. Земсков увидел низенькую, сухощавую, еще молодую женщину, которая выходила из кабинета, вытирая марлей руки. Поймал ее тревожный, испытующий взгляд.
— Здравствуйте, Валя, — понизив голос, сказал Земсков. — Я из Куйбышева. Надо поговорить…
— Да, да, — женщина часто закивала. — Надо…
— Василия взяли, знаете?
— Да, — едва выдохнула женщина. — Я получила телеграмму. Одну минуточку, я сейчас поищу комнату… — Она повела глазами по коридору. — Здесь неудобно.
— Не надо комнату, — торопливо заговорил Владимир. — У меня здесь друг с машиной. Поедем, по дороге поговорим.
— Хорошо. Я сейчас.
Она ушла в кабинет и тотчас появилась уже без халата. Торопливо поправила прическу.
— Идемте.
Выйдя из подъезда, Владимир распахнул перед Валентиной дверцу машины:
— Садитесь.
И замер, увидев что-то неладное. Широко открыв глаза, Валентина смотрела на Мальковского. Затем сдавленным голосом сказала:
— Здравствуйте, Алексей… Виновата… товарищ лейтенант.
— Здравствуйте, Валя. Ну что же вы, садитесь… — Он охотно пояснил Владимиру: — Был когда-то у них секретарем комсомольской организации. Только тогда она еще не Дмитриевой была.
Земсков со злостью хлопнул дверцей машины: весь его хитроумный замысел лопнул, как воздушный шарик под каблуком.
Всю дорогу до управления Валентина не произнесла ни слова, пустым безучастным взглядом уставилась в окно.
И все-таки она разговорилась. С каким-то ожесточенным самоистязанием она рассказывала о своей неудавшейся жизни, о потоке лжи и грязи, захватившем ее. Она ничего не скрывала: ни того, что в течение года хранила мешок с золотом, оставленный Шурпиным, ни того, что до сих пор хранит несколько тысяч рублей, ни того, что из себя представляют ее «дорогой муженек» Петр Дмитриев и его отец Федор Павлович.