Честь и мужество
Шрифт:
По-разному встречали его в квартирах. Стоило ему назвать себя, вернее, свою должность, как лица открывавших ему двери людей менялись. У одних в глазах зажигался живой интерес, и они чуть не с порога сами начинали расспрашивать инспектора угрозыска. Другие словно каменели и отделывались односложными «нет», «не знаю, «не слышал». Третьи откровенно пугались, начинали суетиться, но, узнав, в чем дело, с удовольствием свидетельствовали о своем ничегоневедении. А четвертые…
— Я ждал, что вы зайдете, потому и не ходил в милицию, —
Они прошли в комнату. Кусок засохшего сыра на столе, немытая бутылка из-под кефира, неприбранная постель. Женской руки здесь не было давненько.
— Брызлов Николай Григорьевич, работаю водителем автобуса, — начал мужчина, для приличия натягивая на волосатый торс рубашку. — Заканчиваю смену поздно. Вчера возвращался около часу ночи, дежурный подвез до Полевой, и я шел через садик. Подхожу к дому — фары в глаза ударили. Ослепили. «Вот болван, думаю, если бы встречная?» Выскакивают темненькие «Жигули» из двора — и мимо меня, на улицу Мичурина. И дальше, к подшипниковому… Я еще ругнул его вслед, не люблю лихачей.
— А за рулем?.. Не разглядели? — с замиранием сердца спросил Володя.
— В том-то и дело, что ослепил… Но когда он на улицу выскочил, под фонари, промелькнуло вроде…
Брызлов замолчал и, видя, с каким напряжением его слушает инспектор, усмехнулся смущенно.
— Мало что увидел я, товарищ начальник. В лицо не признаю ни за что. Только наверняка могу сказать — за рулем был парнишка. Или парень… Или мужик худощавенький. Рубашка темная, цвет волос не скажу… Волосы длинные… А больше ничего… Да, это все.
— Не напомнил он вам кого-нибудь из ребят с вашего двора?
Николай Григорьевич покачал головой.
— Да я к ним не присматриваюсь… Нет, вроде знать его не знаю, дворовые все же примелькались. А может, и с нашего двора. Но я лично считаю, что в своем дворе красть не будут.
Бибишев думал так же, но промолчал.
Больше ничего путного от Брызлова он не узнал. Но и услышанное давало ниточку. Спустившись во двор, он перешел в подъезд, который проверял. Шашелов, и столкнулся с ним на лестнице.
— Вы к мальчишке не ходили? К этому… — Он наморщил лоб, вспоминая. — Славе Кузьменко?
— Он в соседнем подъезде, — пояснил Иван Иванович. — Туда как раз направляюсь. Правда, она на четвертом…
— Давайте начнем с четвертого, со Славы. Зайдем вместе.
— Как угодно.
Звонок в квартире Кузьменко не работал. В квартире громко бубнил телевизор. Постучали. Второй раз, третий. Наконец послышались шаги.
— Кто? — раздался ломающийся юношеский голос.
— Мы к Кузьменко, откройте, — солидно сказал Шашелов.
Замок щелкнул.
— Родители в театре, — не слишком приветливо сказал высокий белокурый паренек, быстро обежав взглядом погоны, портфель
— Мы, собственно, к тебе, Славик, — сказал Шашелов и вошел. Володя последовал за ним. Пока что он решил быть на вторых ролях: опытный участковый дела не испортит, да и знают они со Славой друг друга.
— Пойдемте в мою комнату, — хмуро буркнул Славик, на ходу выключая телевизор.
В маленькой квадратной комнате стояла тахта. Стенка над ней была залеплена цветными фотографиями из зарубежных журналов — пестрая толпа разношерстных музыкантов, мотоциклистов, певичек. На книжной полке — учебники. На тумбочке возле тахты сверкал никелем и полировкой дорогой стереомагнитофон.
Славик сел на тахту, Шашелов — на стул. Володе сесть было уже не на что: тахта была завалена кассетами и журналами. Оглядевшись, он сходил в кухню и принес табурет. Шашелов неодобрительно взглянул на Славика, но тот смотрел в пол.
— Вчера ты допоздна стоял с ребятами в подъезде, — начал Иван Иванович. — Когда ушел домой?
— В од-диннадцать.
— А кто остался после тебя?
— Я п-последний.
— А кто был?
— Андрей Бондарев из двадцать второй. Валерка из нашего подъезда, с восьмого этажа.
— Квартира?
— Не помню. Слева последняя.
— Еще кто?
— Крокодил и Жека.
— Кто? — изумился Володя.
— Так их называют. Они не из нашего дома. Где-то дальше по Мичурина живут. Где точно, не знаю. Не из нашей школы. Светка была. Мельникова, из нашего класса. Из сороковой квартиры. И все.
Иван Иванович записывал, Володя не вмешивался.
— Родители дома были, когда вернулся?
— Где же еще? Они не каждый день в театрах.
— Слава, ты машину водить можешь? — спросил Бибишев.
— Нет. На мопеде ездил, а машину… Нет.
— А кто из твоих приятелей водит?
Славик поднял на Бибишева большие светлые глаза.
— Не знаю. Может, кто и водит, — сказал он неохотно. — А что?
— Да ничего, — уклончиво ответил Володя, уверенный, что Славик прекрасно знает об украденной машине. Весь двор небось осведомлен, а ребята — тем более.
— Никто не подходил к малиновым «Жигулям», которые у вас во дворе ночуют? — спросил Шашелов.
— Не знаю, может, и подходил.
В этом духе разговор продолжался еще некоторое время, пока Бибишев не убедился, что ничего интересного Славик сообщить им не может. «Или не хочет», — отметил он про себя.
Выйдя от Кузьменко, они распределили между собой квартиры, где жили ребята, названные Славиком. Кроме тех, что живут «где-то на Мичурина». Но беседы с ребятами не развеяли туман. Никто из опрошенных приятелей Славика не заметил ничего подозрительного, как никто не мог и назвать адреса, по которым живут эти Крокодил и Жека. Ночью ни один из ребят из дома не выходил — это подтвердили родители.