Честь пацана
Шрифт:
– Не свисти, – фыркнула Инга. – Другое я тоже слушаю.
– Что делать собираешься? – спросил Уйгур.
– В смысле, сейчас? – не понял я. – Или в обозримой эпохе? – Присутствующие засмеялись. – Сейчас домой пойду, с отцом перетереть надо. А вечером нажремся – по поводу моего возвращения. И все присутствующие приглашаются. Но не домой – заранее извиняюсь, не хочу предков шокировать, – а, скажем, в гараж.
– Да тут такое дело, – почесывая затылок, расстроенно сказал Ренат, – нам вроде нежелательно, не пьем мы, в общем, да и не курим, здоровый образ жизни ведем… –
А мне это было решительно непонятно. Не в запой же предлагал уйти. Мы еще немного постояли, стали прощаться. Товарищи и девчата уже отошли. Уйгур колебался, потом подался ко мне, зашептал заговорщицки:
– Ладно, в твоем гараже часиков в девять, добро? Так, по слегка. Прослежу, чтобы там посторонние не ошивались.
– Обещаешь? – Я прищурился. – Слово пацана?
– Да иди ты! – Ренат залился краской, побежал догонять своих.
Я решил для себя бесповоротно: никаких «контор». Другие планы на жизнь, да и тюрьма – не мое. То, что парни, встреченные у подъезда, «мотаются», было видно невооруженным глазом. И то, что будут склонять в свою бригаду, – сомнений не вызывало. Но Уйгур – мой друг с детства, а встречи с друзьями принято обмывать.
Мама вздыхала: куда на ночь глядя? Отец смотрел странно. Но о всех моих действиях с некоторых пор я уведомлял, а не спрашивал разрешения.
Уже стемнело, когда я включил в гараже свет, подцепив лампочку к автомобильному аккумулятору, подтащил к проходу древнее кресло, навалил какие-то мешки. Порезал лук, помидоры, развернул хрустящую обертку печенья. Извлек из сумки дешевый портвейн – неувядающую классику жанра – и два стакана. В сумке лежал еще один такой же комплект – на случай, если Уйгур придет не один. Но он пришел один – ввалился в гараж, стаскивая шапку, гоготнул:
– Ништяк обслуживание в номерах! Разуваться надо, нет?
– Присаживайся, будь как дома. – Я разлил по стаканам вино.
– Ну давай, Андрюха, с приехалом… – Чокнулись. Уйгур махнул свою дозу, его передернуло, сказал «брр», стал усердно занюхивать половинкой луковицы. Чувствовалось отсутствие практических занятий. Я же считал, что в крайности бросаться нельзя, миром движет золотая середина. – Ну давай, повествуй. – Ренат громко чавкал. – Как живешь, чем по жизни заниматься собираешься?
Мы курили, наслаждались теплым вечером, изредка подливали в стаканы вино. Местный портвейн за прошедшие годы стал еще суровее, отдавал сивухой, и пить его следовало очень осторожно. Я рассказывал о себе, как турнули из вуза, как тянул солдатскую лямку – и не сказать, что выбросил из жизни эти годы. По мозгам армейка хорошо дает. Пропадает желание легкомысленно проводить время, все чаще посещают мысли, что пора остепениться.
– Так это пройдет, – ухмыльнулся Уйгур. – Тоже так думал: вот дембельнусь – и ша, женюсь, детишек заведу, вся такая хрень… Не, Андрюха, в другой раз.
– Даже не работаешь? – удивился я.
– Как это не работаю? – Уйгур даже обиделся. – У меня вон Васька на шее висит, мать больная. Раньше
Мы дружно посмеялись. Институт и Ренат Шамсутдинов – понятия диаметрально противоположные. И не потому, что тупой, а потому, что не его тема. Тупым Ренат не был. В школе учился на тройки, мог получать отметки и выше, но не хотел. Жизнь и так короткая.
– Привози, кстати, свою ласточку, – кивнул Уйгур на отцовскую машину. – Посмотрим, пошаманим. Тачка новая, ремонт в копеечку не влетит. Будешь рассекать по городу как белый человек.
– А вот за это спасибо, – обрадовался я. – Обязательно привезу.
– Можно, кстати, нормальную арбу купить, – задумчиво изрек Уйгур, – Иностранную, имею в виду. Кооператоры начали завозить – правда, мало их еще, да и качество хромает. В основном битые везут да утопленные. Но можно, например, старенький «Фордец» взять, довести до кондиции… Но это так, на будущее. Мамая, кстати, помнишь? – начал подъезжать к основной теме Уйгур. – Витька Мамаев, ему сейчас двадцать пять. Мы в школе учились, а он уже на районе в люди выбился. Родаки померли, брат сидит – причем основательно сидит, в ближайшие пару пятилеток точно не выйдет. Но Мамай не такой, как его брательник. Он мужик нормальный, с головой. Формально сторожем числится, чтобы не привлекли за тунеядство, на работе даже не появляется…
– То есть Мамай у вас главный на районе, – предположил я.
– Ага, старшак, – кивнул Уйгур. – Ты его помнишь, мы в шестом классе учились – история была. Девчонок из восьмого класса детдомовские обидели – основательно так обидели, гм… Мамай четверых положил в качестве вендетты, один потом в кому впал. Менты в школу как на работу ходили. Чуть не посадили пацана, но заступился кто-то… – Уйгур посмотрел зачем-то по сторонам, подался вперед. – Слушки тогда разные ходили, один из них такой: товарищи из КГБ посоветовали ментам не усердствовать…
– Красивая легенда, – засмеялся я. – Так рассудить – из всех контор уши КГБ растут. А оно им надо? Как-то мудрено это.
– Может, и так, – допустил Уйгур. – Нам эти сплетни самим поперек горла, их наши враги распространяют… Что делать собираешься?
Снова опрокинули (вернее, я, Уйгур вдруг начал тормозить) – и я затянул старую надоевшую песню: хочу продолжить обучение в вузе, то есть учиться, учиться и еще раз учиться, как завещал великий Ленин…
– Не так, – заржал Уйгур. – Любовнице сказал, что к жене, жене – что к любовнице, а сам на чердак – и учиться, учиться и еще раз учиться…