Честь снайпера
Шрифт:
Все они были молоды, но лица их жестоки и неподвижны, словно у мумий. Многие четыре года назад десантировались на Крит вместе с фон Дрелле. Многие служили с ним в Италии около года. Многие провели следующие два года вместе с ним в России. Большинство бывало ранено и снова вернулось, почти все убили дюжины, если не сотни вражеских солдат, взрывали всё, что только можно вообразить, уничтожали танки и другую бронетехнику, могли вслепую привести свою ФГ-42 в боевое положение за семь секунд, забросить гранату в открытую дверь движущегося железнодорожного вагона в сорока ярдах, перерезать горло человеку одним движением складного десантного ножа и спасти диктатора из заточения на вершине горы. Они были
Они до смерти устали от всего этого дерьма. Да и кто не устал бы от трёх с половиной лет войны? Один из них был ранен шесть раз, большинство — четыре-пять. Сам фон Дрелле попадал в госпитали четыре раза — один раз на Крите, один в Италии и дважды — в России.
Он даже не был уверен, кто он — капитан или майор? Повышения ему обещались, но бумаги могли потеряться — хоть это и не имело для него значения. «Зелёные дьяволы» обычно звали друг друга по именам, но всё равно все знали, кто здесь начальник. У него была масса медалей — он даже не мог сказать, какая за что. Как-то ему довелось сделаться образом для всеобщего идеала, и его фотографии были во всех газетах, сделав его немецким подобием Эррола Флинна с крайне привлекательной внешностью — мазком пшеничных усов и светлыми, вьющимися волосами. Скулы и нос были словно вымерены логарифмической линейкой, и сделать с него плохой кадр было просто невозможно. Очень красивый, он тем не менее был весьма опасен.
Фон Дрелле привык к славе, любви и почитанию. Перед войной он был гонщиком команды «Мерседеса» и финишировал третьим в Гран-При Монако 1938 года на своём W54 «Серебряная стрела» — обтекаемом, ревущем автомобиле. Ему тогда был двадцать один год. Щекотка скорости нравилась ему — здесь находили идеальное применение его превосходная координация, сверхскоростной интеллект, смертельно быстрые рефлексы, острейшее зрение и бешеная смелость. Сражения он любил по тем же причинам — по крайней мере, их первые три года.
— Карл, сколько ещё, как думаешь? — спросил его оберфельдфебель — то есть, старший сержант — Вилли Бобер.
Фон Дрелле вывернул запястье, чтобы взглянуть на итальянские часы человека-лягушки, которые он носил, рассчитывая, что раз они служат в воде — послужат и в бою.
— На моих час пятнадцать. Фон Бинк разве не сказал, что прыгать будем в половину второго?
— Не помню, — сказал Вилли. — Я не слушал.
— Я тоже. Это мост или железнодорожная станция?
— Хммм… — протянул Бобер. — Лучше спросить у этих парней.
Оба рассмеялись. Это была игра между ними — кто сможет выразить наибольшую небрежность относительно задания. Иногда старшие офицеры слышали их и понимали по-своему, в результате чего фон Дрелле как-то пришлось дойти до генерала, чтобы снять с Бобера взыскание.
Конечно, они знали. В Чорткиве трёхарочный каменный мост через реку Сереть служил средством переброски советских сил к линии фронта для наступления вот уже неделю, хотя и с типичной русской медлительностью. Люфтваффе здесь не было — за исключением ушатанных в хлам транспортом наподобие их «Тётки Ю», так что бомбить было нечем, а артиллерия не доставала. Теперь в этот район направлялась Вторая Украинская Гвардейская армия, и было известно, что в ней шесть танковых дивизионов и порядка шести сотен танков Т-34 и истребителей танков наготове. На этом берегу фон Бинк с Четырнадцатой панцергренадёрской дивизией и Мюнц с Двенадцатой танковой дивизией СС могли остановить четыре сотни танков, но не тысячу. Таким образом, кому-то следовало взорвать мост.
Бобер отстегнул свою флягу для воды и открутил крышку.
— Шнапс.
— А, бухло? То, что надо. Ты отличный солдат, Вилли.
Он принял флягу и сделал добрый глоток, ударивший его словно молотом, облегчив нервы, слегка затуманив неяркий свет с потолка фюзеляжа и смягчив вибрацию трёх двигателей «Тётки Ю».
— Когда закончим с этим делом — раздавим целую бутыль.
Открылась дверь в кабину пилотов, и второй пилот сквозь шум двигателей прокричал:
— Карл, мы долетели. Будем на нужной высоте через три минуты.
— Понял, — ответил Карл. Повернувшись к Вилли, он сообщил ему:
— Пора.
Вилли кивнул.
— Скажу парням.
Вилли был мудрым старейшиной боевой группы фон Дрелле. Он был в группе с самого начала, все переделал, всё повидал и всё пережил. В свои двадцать четыре года он был одним из двух, раненых шесть раз. Сейчас он стоял, сопротивляясь раскачиванию и тряске, вцепившись одной рукой в поручень, идущий под потолком фюзеляжа.
Этого сигнала было достаточно. Остальные молодчики достали изо рта сигареты, некоторые перекрестились или просто подняли головы, словно бы Всемогущего могла интересовать судьба нескольких последних десантников в Южной России, поднялись на ноги, превозмогая тяжесть бренчащего снаряжения, которым были увешаны и ухватились за тот же поручень по центру, прицепив к нему карабины.
Шум и вибрация не давали фон Дрелле произнести какую-либо речь, даже если бы у него хватало на это бодрости. Но, проходя в начало цепочки, он похлопывал каждого бойца по плечу, подмигивал или награждал дружеским тычком. Вроде бы им это нравилось — но кто бы мог сказать наверняка, глядя на их тёмные, замасленные лица?
Наконец, он добрался до люка для прыжков в дальнем конце фюзеляжа, где член экипажа уже приготовился открыть его по зелёному сигналу. Этому мальчонке было около тринадцати. Господи, они — что, теперь по детским садам их собирают? По крайней мере, хотя бы один из них получил сравнительно непыльную работу в Люфтваффе, а не был сослан в штрафной батальон 88-мм пушек, ожидающих прибытия нескольких сотен танков Т-34 в сопровождении целой армии пьяных крестьян со штыками.
Зацепив свой шнур за поручень, фон Дрелле обернулся и увидел четырнадцать пар глаз безо всяких различий, четырнадцать силуэтов касок и четырнадцать кулаков, сжимавших поручень. Также он увидел трубу Панцершрека — немецкого варианта американской базуки, очень полезного для вскрытия красных сардинных банок, но в переноске бывшего настоящей занозой в заднице. Он весил целую тонну, а какой-то бедолага должен был с ним прыгать. Кто в этот раз? Сейчас была очередь Гюбнера.
— Зелёные дьяволы, сам одноглазый Вотан зигует вам! — проорал он, приложив кулак к нагрудной эмблеме пикирующего орла и вскинув его в салюте — такова была традиция, и хоть никто не мог его слышать, они прокричали в унисон то же приветствие — которое он также не расслышал.
Самолёт последним усилием пилотов за несколько секунд вышел на нужную высоту. Загорелся зелёный свет, мальчонка изо всех сил потянул створку люка и распахнул её, сопротивляясь тяге ветра.
Фон Дрелле шагнул в холодный воздух, раскинулся, подобно парящему орлу, от удара ветра, почувствовал ускорение падения, когда гравитация приняла его в свои объятья и подарила ему несколько щекочущих секунд невесомости — это момент продолжал будоражить его — и хлёсткий напор воздуха в лицо. Пристёгнутый в самолёте шнур вытянул купол RZ-20 из рюкзака, и спустя секунду Карла резко дёрнуло, поскольку купол набрался полным воздуха. Под ним, тихая и тёмная, лежала Россия…