Честь воеводы. Алексей Басманов
Шрифт:
Вернувшись в стольный град, Колычев не скоро увидел государя. Великий князь и великая княгиня совершали поездку по дальним монастырям Тверской земли. Неделю-другую Фёдор пребывал на подворье у братьев и заскучал без дела. Ульяша чуть ли не каждую ночь снилась. Днём и вечером думы о ней одолевали, любовь-тоска сердце точили. Да и матушку с батюшкой хотелось повидать. И отправился Фёдор в Разрядный приказ, дабы отпроситься у главы приказа боярина Бориса Горбатого в Старицы. Он же сказал:
— Иди к конюшему Фёдору Васильевичу. Ты в его власти.
Конюший Фёдор Овчина-Телепнёв — высокий, дородный, борода грудь закрывает, глаза карие, с хитрецой — прищурив один глаз, спросил:
— Какая нужда приспела? Вот вернётся государь и решит, быть ли тебе свободным. Ты
— Мне бы в Старицах только денёк побыть, матушку проведать.
— А я за тебя в немилость? Уволь, батюшка.
Фёдор не хотел обострять отношения с конюшим, знал, что себе в урон.
— Спасибо, боярин, вразумил. — И, поклонившись, покинул дворец.
Осень уже набрала силу. Фёдор вышел на Соборную площадь под моросящий с утра дождь. Всё вокруг было серое, неприветливое. Он и подумал, что надо бы заглянуть к Алексею Басманову на Пречистенку, но вспомнил, что Алексей на Оке, в сторожевом полку, и опять добавилось досады. Хмурые москвитяне шли в соборы к обедне. И Фёдора потянуло в храм. Но вспомнил, что многажды пытался увидеть старца Вассиана Патрикеева, и отправился в Чудов монастырь. По поручению митрополита Даниила Вассиан и богослов Максим Грек в эту пору переводили и переписывали православные книги греческого закона. Да вскоре же случилась большая свара. Архиереи, коим митрополит поручил прочитать и проверить переводы, нашли в них исправления текста, запрещённые законами церкви. Вассиана и Максима обвинили в ереси, им грозил церковный суд. Для Даниила это был большой повод взять в хомут гордого и независимого Вассиана, а с ним и вольнолюбивого Максима, которые совращали с праведного пути верующих. Оба «еретика» стояли во главе нестяжателей и потому были ненавистны Даниилу, ярому стороннику и покровителю иосифлян. К тому же в душе у Даниила таилась к Вассиану жгучая ревность. Был прежний князь Василий Патрикеев всё ещё близок к великому князю, приходил, когда вздумается. И даже в опочивальню по ночам наведывался. Поучал его во многом, науськивал на то, чтобы государь своим указом повелел отобрать у церквей и монастырей земли, где трудились смерды, а не монахи и не церковнослужители. Государь, однако, пока ничего не отнял ни у церквей, ни у монастырей. «Да кто может предвидеть его будущие побуждения», — размышлял Даниил и потому торопился упрятать ненавистных нестяжателей в монастырские каморы, под присмотр строгих игуменов, а по правде — бросить их в зловонные хлевины, из коих ещё не удавалось выбраться живым ни одному достойному россиянину.
Вассиан встретил Фёдора приветливо и порадовался его приходу.
— Сын мой, ты светел ликом, зреть тебя — отрада и канон хвалебный звучит в душе.
Фёдор и раньше замечал, что бывший красавец князь любил говорить, вознося словеса. Однако он поклонился Вассиану.
— Спасибо, святой отец, за теплоту. — И спросил: — Правда ли, что над тобой, батюшка, и над византийцем гроза собирается? Устоите ли?
— Наша правда от Святой Ольги [26] , потому и жить ей многие века. Нас же страстями не остановишь: на чём стояли, на том и будем стоять. Тебе скажу: иосифляне — враги россиян. Знаем, что суд уже близок. Даниил назначил собор, клевретов-лжесвидетелей нашёл. А ещё государя смутил. Ты приди на тот суд. Тебе, молодому воеводе, важно знать подноготную.
26
Святая Ольга (после крещения — Елена (ум. в 969 г.) — киевская княгиня, жена князя Игоря, правившая в годы малолетства сына Святослава Игоревича; около 957 г. приняла христианство.
В просторной келье Вассиана было светло, чисто, не по-монастырски уютно. Получив от бывшего князя большой вклад, монастырь позволил ему некоторые вольности в быту. Что ж, Вассиан был не просто монах, а учёный муж. Он писал сочинения, которые несли поучительную мудрость. Случалось, сам государь искал у Вассиана совета по
— Святой отец, но почему великий князь не защитит тебя от неправедного суда и от митрополита? — спросил Фёдор.
— Даниил сильнее Василия, потому государь и не может меня оградить. Да не страдаю, что будут судить неправедно. Молю Всевышнего об одном: чтобы не лишили языка и дали возвысить голос. Моя правда сильнее Даниила, она переживёт сего лжемудреца. Я глаголю о том, чтобы все блага человек добывал своим трудом, но не отнимал их у ближнего. Чего же бояться мне неправедных угроз? Вот и ты, светлоликий, живи по правде. Ведомо мне, что ждёт тебя в грядущем, да не буду смущать твой покой. Помни и знай одно: Колычевы испокон веку жили и живут на острие меча.
Вассиан и Фёдор провели в душевной беседе не один час, говорили о многом, словно предвидели, что сии речи последние.
В предзимье, уже после Покрова дня 1533 года, в просторной Средней палате великокняжеского дворца Даниил открывал церковный собор. Долго ждали великого князя Василия. Даниил знал, почему он задерживался. Государь был против суда над Вассианом и Максимом Греком. Но митрополит вначале осудил византийца, пока великий князь был в отлучке. Максима приговорили к шести годам заточения в Волоцком монастыре. Теперь настал час Вассиана. Однако Даниил всё-таки остерегался судить Вассиана: знал, что он любим великим князем. Но, одолев страх, пришёл к Василию и проявил твёрдость, даже укорил его за мягкосердие к еретикам.
— Ты, христолюбивый государь, превыше всего должен защищать православие от дьявола и его слуг. Потому не противься воле церкви изгонять сатанинские силы.
Василий сдался, сказал с безразличием:
— Верши свой суд, коль правда за тобой. Я же скоро приду, — пообещал он.
Великий князь не пришёл в палату, где учинили расправу над его прежним другом и мудрым советником. Но спустя не так-то уж много времени, на пути к смертному одру, Василий возникнет, как тень, в монастырской зловонной каморе, куда заточили Вассиана, и станет молить узника о том, чтобы простил ему грехи и принял покаяние. Но милости государю от Вассиана не будет.
В палате уже сошлись все, кого митрополит позвал на собор. За большим полукруглым столом расселись архиереи, на скамьях вдоль стен — многие сановники, вельможи. Среди них нашёл своё место и боярин Фёдор Колычев. Вблизи великокняжеского трона, но ниже его, на скамье сидел подсудимый Вассиан Патрикеев. Напротив .Вассиана рядком жались друг к другу шесть видоков и послухов. Потом их назовут лжесвидетелями. В среде послухов были ведомые всей Москве клеветники по прозвищу Рогатая Вошь и Исаак Собака.
«Господи, что же они могут сказать, эти Вошь и Собака? — размышлял Фёдор. — Оговорить облыжно — вот их удел».
Неожиданно для всех в палату привели измождённого Максима Грека, посадили неподалёку от Вассиана.
Наконец вместо великого князя пришёл конюший Фёдор Овчина-Телепнёв и сообщил, что государь недомогает и просит без него открывать собор. Митрополит остался доволен тем, потому как Василий развязал ему руки. Он начал заседание собора и произнёс обвинительные слова:
— Прежде мы обличали инока Максима в ереси и он был судим за вольности перевода церковных писаний, ещё за то, что высказывался против поставления митрополита, минуя патриарха. Он же вступал в сношения с турецким султаном и подбивал его на войну с нашей державой. Наказание не идёт ему впрок. Ныне он пуще прежнего несёт ложь на божественные писания, перекладывая их с греческого. Вместо «бесстрашно божественное» он пишет «нестрашно божественное». Ещё клеймит государя за жестокосердие к подданным христианам и в трапезной Волоцкого монастыря при братии глаголил: «Наш государь есть немазанник Божий». От сего еретика несть числа поношениям великому князю. — Голос Даниила звучал грозно. Вот он сорвался на крик: — Токмо смерть погрязшего в ереси и крамоле спасёт державу от зловонного тления еретика! Теперь же слово за вами, соборяне, — закончил свою речь Даниил.