Честь воеводы. Алексей Басманов
Шрифт:
Слушая откровения Михаила Глинского, Фёдор невольно встал на его сторону. Ведь ежели всё так — а он уже не сомневался в том, — как можно подвергать Глинского и всех его сторонников, истинных россиян, опале: они же против вознесённого на престол чужеродного княжича? И у Фёдора дрогнула рука с саблей: как можно наказывать за правду? Он миролюбиво сказал:
— Хорошо, князь, насилия я над тобой не свершу. Но тебе должно сей же час, а не завтра идти с нами в Кремль. Иван ещё великий князь, и он на троне. Его повеление для нас от Всевышнего.
— Полно, боярин. Тебе должно знать, сколь жестоки те, кто стоит возле Елены. И сам я, случись, отправил бы изменника на дыбу.
Глинский вспомнил, как тридцать лет назад расправился за неверность с земским маршалком паном Яном Заберезским. Он ворвался со своими уланами в спальню маршалка и, не дав ему прийти в себя от сна, отрубил голову, велел уланам вынести её и бросить в колодец. «И как они помилуют меня, если и я, и там, в Кремле, — все мы палачи». И вовсе неожиданно для Фёдора князь Михаил сделал выпад и достал его саблей. Не сделай Фёдор малого движения в сторону, сабля пронзила бы ему грудь. Она пропорола лишь кафтан и холодной сталью коснулась тела. В то же мгновение Фёдор вложил в свой удар всю силу и, выбив из рук князя саблю, крикнул воинам:
— Вяжите его!
Карп прыгнул на князя, сбил его с ног, заломил руки за спину. Другой воин тут же стянул их сыромятным ремнём. Когда князя вывели из опочивальни, Фёдор велел воинам найти крытый возок. И вскоре пара лошадей подкатила возок, воины упрятали в него князя и повезли в Кремль.
В великокняжеском дворце в этот вечер никто не ложился спать. Придворные и сама княгиня Елена ждали, когда приведут заговорщиков. Случилось сие по внушению Ипата. Сначала жажда увидеть своих врагов проснулась в Елене и конюшем Овчине, потом и в пятилетием великом князе. Чародей не сказал им ни слова, лишь глазами поиграл возле них да что-то пошептал. Когда ожидание затянулось, Елена обратилась к Ивану Овчине:
— Любый, ты выйди, посмотри, может, кого уже изловили.
Князь ушёл, и вскоре перед княгиней предстали братья Семён и Иван Бельские. Они были покорны, в глазах затаился страх, на лицах — следы побоев.
— Зачем вы вздумали бунтовать? Вы хотите власти? Разве мало её у вас в вотчинах?
Братья стояли, низко опустив головы, молчали.
— Матушка, их надо батожками, и они заговорят, — подал голос великий князь, за спиной которого стоял его кормилец Ипат.
— Они того заслужили, государь, — ответила Ивану мать и приказала: — Уведите их в пыточную.
Лишь только увели Бельских, в палату втащили бушующего и непокорного князя Ивана Ляцкого. Он бился в руках стражей, матерно ругался. И первым обвинил его в бунте малолетний Иван.
— Он мне противится! Мне! — закричал великий князь. — Бить его батожками да покруче!
Фёдор Колычев с воинами появился в Кремле последним. Иван дремал в кресле. Елена с Овчиной мирно беседовали. Ипат сидел возле печи, тоже
— Матушка великая княгиня, может быть, сего изменника сразу в Тайнинскую башню отправить?
— Нет, Иван Фёдорович, хочу посмотреть дядюшке в глаза, — отозвалась Елена. — Вели его привести.
Услышав от конюшего Овчины повеление великой княгини, Фёдор с облегчением подумал: «Будет прощён!» Он развязал князю руки и вместе с Карпом повёл его в палату. Князь Михаил расправил плечи, гордо вскинул голову и предстал перед племянницей и великим князем Иваном с гневом на лице и глазами, сверкающими злым огнём. Увидев Ипата, он поспешил к нему и, ткнув пальцем в грудь, крикнул:
— Вот главный злодей нашей беды! Он очаровал тебя колдовством, Елена, и ты нас отвергла!
Ипат попытался обуздать ярость литвина, ожёг его властным взглядом. Но нашла коса на камень: взгляд чёрных глаз Глинского оказался не менее силён, чем у Ипата. Они долго буравили зрачками друг друга. И всё, может быть, кончилось миром, если бы князь Михаил не метнул свой дикий взор на полусонного Ивана. Он встрепенулся и закричал испуганным голосом:
— Матушка, обереги меня!
Елена подбежала к сыну и заслонила его от Глинского.
— Чем ты напуган, родимый? — спросила она.
— Он уколол меня, мне больно. У него глаза колючие! Я не хочу их видеть больше! — Иван заплакал.
Елена повернулась к Овчине и властно произнесла:
— Иван Фёдорович, уведи его. Да именем великого князя лиши колючих глаз. Упрячешь его в камору, в коей сидел. — И Елена с ненавистью посмотрела на дядю.
Ноги у князя Михаила подкосились, он упал на колени и взмолился:
— Ленушка, пощади! Не я ли твой радетель?!
Великая княгиня словно не слышала его мольбы, жёстко приказала Ивану Овчине:
— Да убери же его, конюший!
Овчина сделал знак Карпу, тот подбежал к нему, они подхватили князя под руки и поволокли из палаты. Конюший тут же распорядился:
— Колычев, отправь заговорщика в Тайницкую башню. Да жди меня!
Он вернулся в палату, подошёл близко к Елене, попросил:
— Повтори, что сказала во гневе: должно ли ослепить твоего дядю?!
— Должно. Такова воля великого князя, — ответила Елена и отвернулась от конюшего.
Он же посмотрел на Ивана. Взгляд его был печальным и осуждающим. Овчина хотел попросить о милости к престарелому князю, но передумал: понял, что милости не будет. Ушёл. А великий князь смотрел вслед конюшему так, как дети в его возрасте не смотрят. Это был жестокий взгляд. И было ясно, что великий князь не забудет осуждения Овчины. Пройдёт не так уж много времени, когда юный государь Иван повелит засадить конюшего Ивана Овчину в земляную сидельницу и уморить его там голодом.
Придя в пыточную, Овчина кликнул Колычева и сказал ему: