Честь воеводы. Алексей Басманов
Шрифт:
— Жду тебя на рассвете. Возьми для меня на Колымажном дворе возок. Да соломки в него побольше брось.
— Всё исполню, воевода, — ответил Карп.
Алексей отправился в палаты на Пречистенку, унося с собой тревоги и предчувствие чего-то неведомого, но безусловно жестокого. И вновь ему захотелось умчаться в степь, там в открытой сече сходиться с ордынцами, вольно идти на смертельные опасности.
Однако ни Иван Овчина, ни тем более Алексей Басманов не предполагали, что Старицы уже не те, когда жизнь текла как в тихом омуте,
Старицы были похожи на растревоженный улей, который трудно было чем-либо утихомирить. Крепостные ворота были закрыты. Лишь только стражи заметили четверых воинов и крытый возок, как к князю Андрею Старицкому помчался сотский Донат, дабы испросить повеления, что делать с чужими воинами. Но князя Андрея в палатах не оказалось, был он в Покровском монастыре на молении. Домовничал князь Юрий Оболенский-Меньшой. Да было ему ведомо настроение князя Андрея и его отношение ко всему придворному окружению Елены Глинской: жгла его ненависть за смерть брата, за поруганных воевод и бояр дмитровских. Потому был всем старицким вельможам наказ князя Андрея не иметь никаких сношений с московским великокняжеским двором, а кто нарушит сие повеление, тот попадёт в опалу как изменник. И ответил князь Юрий Донату:
— Ты допрежь спроси путников, откуда они, чьей волей идут в Старицы. Как скажут, что по государевой воле или по воле князя Овчины, так ты их в хомут возьми и веди с саблями наголо на подворье к князю. Тут уж мы разберёмся, что к чему.
— Как велено, так и исполню, князь-батюшка, — промолвил бывалый сотский, ходивший многажды на татарву во время берегового стояния на Оке.
И вновь побежкой вернулся Донат к крепостным воротам. Путники уже возле них стояли. Донат как глянул в оконце, так и признал в них служилых москвитян. Видел он воеводу Басманова, десятского Карпа, состоящего при князе Овчине.
— Ишь ты, коршуны налетели. Да неспроста... — И кликнул ратников из караульного помещения: — Эй, браты, ну-ка скоро ко мне! — Десять воинов тотчас встали перед Донатом. — Слушайте: становитесь за ворота. Я открываю их, впускаю ратников, а вы их в хомут и сей же миг обезоружьте.
Так всё и было. Донат распахнул ворота. Въехал в Старицы возок, возле которого шёл Алексей Басманов, следом вошли четыре воина, ведя в поводу коней. И ворота захлопнулись, а воины и Басманов оказались в окружении старицких ратников.
— Положите на землю оружие! — грозно сказал Донат.
— С чего бы это так? — спросил Карп. — Мы с миром к вам.
— Помолчи себе во благо. Клади оружие! — всё так же с угрозой продолжал Донат.
— Мы посланцы князя Овчины, — произнёс Алексей. — И у нас государево дело.
— Вот-вот, вас-то мы и ждём. Сколько в Москве Овчина погубил душ, теперь за нас взялся. Быстро исполняйте мою волю!
Донат и его десять ратников обнажили мечи. Алексей лишь усмехнулся и подумал, что лучшей встречи и нечего
— Исполняйте волю князя Андрея, — сказал он Карпу.
Тот тоже не стал перечить, положил у ног оружие. То же сделали и его воины.
— Теперь за мной, — повелел Донат и повёл москвитян к подворью старицкого князя.
Горожане — взрослые и подростки — видели, как стражи провели воинов к палатам князя Андрея. Весть об этом в мгновение ока облетела все Старицы. Был среди подростков и малец Степа Колычев. Как и все мальчишки, он стремглав помчался домой. Увидев на дворе отца и старшего брата, подбежал к ним.
— Батюшка, батюшка, там каких-то басурманов поймали, к дяде Андрею на подворье повели, — сообщил он, сверкая голубыми глазёнками. — И сабли у них отобрали Донатовы стражи.
— Спасибо за новость, сынок, да нам она ни к чему. Пусть князь с басурманами и разбирается, — ответил сыну боярин Степан.
Фёдор, однако, отнёсся к сказанному братиком по-иному. Всего лишь два дня назад он проявил непокорство перед князем Овчиной и подумал, что те «басурманы» примчали по его душу. В груди у него ничто не дрогнуло. И он счёл, что будет лучше, ежели побывает в палатах князя Андрея, узнает суть. Сказал отцу:
— Мне надобно туда сходить, батюшка. Я кому-то нужен в Москве, вот и приехали...
— Догадался и я, Федяша, о том. Да не ходи. Коль порвал с Москвой, так и будь в стороне. Бережёного и Бог бережёт.
— Верно, батюшка, речёшь. Только ведь те «басурманы» здесь мне не страшны. И в Москву они меня не возьмут. Вот те крест! Но мне должно знать, велика ли опала на меня положена.
— С тем не спорю, Федяша. Да лучше подожди, пока князь Андрей с богомолья вернётся. Он-то уж как пить дать позовёт тебя, дабы истину узнать.
— Ты всегда, батюшка, прав. А мне спешить некуда. Тем более что москвитяне под стражей.
Князь Андрей вернулся из монастыря к вечеру. Князь Оболенский доложил ему, что в каменной клети появились сидельцы.
— И что за сидельцы, где их ухватили? — спросил князь Андрей.
— Оказия, батюшка. Главным-то у них Алёша Басманов. Помнишь, как моя доченька в полынье тонула, а он с Федяшей спасал её?
— Как же, помню.
— Не случайно они здесь. Два дня назад Федяша примчался из Москвы. Я уж тебе о том не стал говорить...
— Что с Федяшей-то?
— Позови его. Сам он о том и расскажет. Выходит, что Басманов явился с воями князя Ивана Овчины за Фёдором.
— Вот уж, право, загадочно всё. Овчина ноне первый кат при Елене. А ты спросил Басманова, зачем он пожаловал?
— Алёша молвил, что князь Овчина милостиво просил Фёдора вернуться в Москву на службу.
— Ну а ты знаешь, почему твой зять умчал из Москвы? — спросил князь Андрей.
— Того не ведаю, не выпытывал. Да и не скажет, поди. Разве тебе, батюшка, откроется.