Честная сделка
Шрифт:
— Каждому свое, — невозмутимо пожал плечами этот… непробиваемый чурбан. — Я, к примеру, не понимаю всеобщей страсти готовить мясо с фруктами. Отвратительное сочетание.
Я аж с шага сбилась и, подавившись возмущенным вздохом, закашлялась. Не понимает? Отвратительное? А овсянка, вскипевшая с первыми лучами солнца, — это, значит, деликатес?
Стало ясно, что пора умывать руки, ибо твердолобость — это одно, но если человек не способен оценить пикантные кисло-сладкие нотки, что дарует фруктовая мякоть запеченному мясу, то он опасен для окружающих. От такого чего угодно можно ожидать. Может, он еще и шоколадные пирожные не ест? Вслух я ничего не сказала, но мысленную зарубку
В столовой мы не задержались, хотя я заметила, каким взглядом он окинул огромный стол на монструозных ножках-лапах, единственный стул, больше похожий на трок, и нежные кружевные салфеточки жизнеутверждающего багрового цвета на всех поверхностях. В вазах на угловых тумбах все еще чахли срезанные мной — с величайшего позволения Джерта — первые весенние цветы. Сейчас букеты напоминали скорее пучки засушенных лесных трав, что висят на потолочных балках в святая святых каждого уважающего себя книжного зельевара, но выкинуть их Рэйнер почему-то не удосужился. Не то в принципе не нашел времени заняться благоустройством, не то просто еще не добрался до столовой, не то призраки защищали эти веники с тем же рвением, что и каждую уродливую частичку Арве- мал-Тиге. Так, глядишь, превратят их в очередной артефакт.
С каждым нашим шагом по дому гасло все больше свечей, словно отрезая нам обратный путь и предупреждая, что экскурсию пора заканчивать. Лично я была не против, но, судя по упрямо поджатым губам Рэйнера, он вознамерился выжать из меня все соки, хотя сам уже с трудом держался на ногах.
В гостиной я наконец остановилась и скрестила руки на груди:
— Вопрос пропитания решен. — Относительно. — Устройство библиотеки показывать? Все тайны кабинета раскрывать? Или желаете услышать историю каминных часов?
Мэйн невольно покосился в сторону камина и вздрогнул, а я злорадно улыбнулась. Если трехглавое чудовище еще не довело его до нервного тика, то сей благостный миг точно не за горами.
— Историю часов — не надо, — уверенно произнес Рэйнер и вдруг с удобствами расположился в недавно покинутом кресле, явно настраиваясь на долгий разговор.
— Я хочу услышать историю дома.
Я моргнула. Руки безвольно повисли вдоль тела.
— Всего дома? — выдохнула. — От и до?
— Сегодня обойдемся без подробностей, — смилостивился мэйн. — Но пока вы усталая и растерянная, и не успели обдумать, что мне можно рассказать, а что лучше скрыть, я был бы рад хотя бы основным сведениям. Кто. Когда. Зачем. Как.
Каким-то чудом я сумела подавить нестерпимое желание послать бесчувственного солдафона к чьей-нибудь матери. Пока я усталая и растерянная, видите ли. Не по- мужски пользоваться женскими слабостями. Не по-мужски сначала набрасываться на меня, как на преступницу, а потом требовать ответов, даже не дав умыться после долгого дня. «А с тобой по-другому и нельзя. Даст слабину- и сожрешь его с потрохами», — наверняка сказала бы сейчас Тильда, будь на мне кулон, но… Рука инстинктивно потянулась к шее. Но я по дурости заперла его в сейфе вместе с деньгами, а сама она, похоже, так оскорбилась, что теперь и золотыми побрякушками не выманишь. Золото Тильда любила беззаветно. И увы, безответно, потому как все, что она цепляла на себя в материальной форме, загадочным образом навеки терялось уже через пару минут.
Проклятье.
Едва не топнув по-детски ногой, я поморщилась, вздохнула и тоже уселась.
— Ну, так что это за трехэтажное отродье? — подбодрил Рэйнер.
Пламя в камине взметнулось и с легким хлопком вновь опало, прильнув к поленьям.
— Уныйом, — невнятно промычала я.
— Что-что?
Я
— Умный дом.
Уверена, Раджинманд Гантрам жутко гордился своей задумкой. Холил ее, лелеял, высиживал, будто сказочный дракон драгоценное яйцо. А когда наконец выстроил в голове основную цепочку, вскочил как ошпаренный, ринулся к ближайшему столу с перьями и бумагой и накарябал это мерзкое «УМНЫЙ ДОМ» огромными буквами на самом верху желтоватого листа.
Ниже он кратко перечислил основные жизненно важные человеческие потребности, набросал свой распорядок, который, впрочем, и без того знал назубок, ибо на удивление занудный быт его не менялся лет с двадцати, а в конце поставил размашистую подпись: «Р. В. Г.». Тайна этой средней «В» мучает меня по сей день, ведь ни в одном семейном документе — а перерыла я их немало — второго имени старого некроманта не значится. Даже в родовую книгу он вписан, безусловно, вычурным, но вполне себе одиночным «Раджинманд».
Но вернемся к затребованной мэйном истории.
Итак, Р. В. Г. осенила гениальная идея. И все вышеописанное отнюдь не мои праздные фантазии — тот самый лист с названием и первыми набросками будущего шедевра некромантского искусства я нашла уже на второй месяц своего пребывания в доме. Нашла измятым, потрепанным, заляпанным каким-то пахучим соусом, но гордо пришпиленным на припорошенную мелом учебную доску — самое видное место в лаборатории. Во время магического выброса эту лабораторию запечатало так основательно, что даже противный соус высохнуть не успел… Но я опять забегаю вперед, а лучше отмотать назад.
Раджинманд Гантрам не любил людей. Не любил так истово и страстно, что в нежном возрасте семнадцати лет наваял целый трактат на тему перенаселения, падения среднего уровня интеллектуальных и магических способностей и необходимости строгого контроля рождаемости. Впечатленные и откровенно испуганные родители юного гения решили действовать от противного и отправили отпрыска эту самую рождаемость повышать — в храм под ручку с тщательно отобранной невестой. Невеста возвышалась над щуплым Раджинмандом на целую голову, была вдвое шире в плечах и раздавала приказы зычным командирским басом. Нетрудно догадаться, что брак сей отнюдь не добавил некроманту любви к людям, зато помог осознать, что истреблять или контролировать их слишком хлопотно — особенно таких, как его жена, которая и приложить может, — гораздо проще от всех отгородиться.
Здесь и начинается история Арве-мал-Тиге.
Для начала Раджинманд исполнил свой долг и оставил потомство — согласно его откровениям в дневниках, опять же найденных в лаборатории, не особо удачное.
Сын, нареченный славным именем Бруно, уродился настоящим крепышом и ожидаемо вымахал в двухметровый шкаф, на радость матери и к ужасу отца. Еще и благословения Анико удостоился в виде дара видеть магические потоки, но через несколько лет благословение обернулось проклятьем. Что-то не то он увидел и потянул, в результате чего навсегда остался несмышленым дитем. Точнее, это доктора уверяли, что мальчик просто остановился в умственном развитии, сам же Раджинманд предполагал некую форму серьезного психического расстройства, ибо даже на фоне несообразительной малышни Бруно выглядел полным идиотом. Он не понимал человеческих эмоций, каждое слово воспринимал буквально и мог забыть, с кем разговаривал пять минут назад. Что, впрочем, не помешало некроманту искренне привязаться к сыну — а может, он только потому и терпел его единственного подле себя, что чувствовал не только кровное, но и духовное родство.