Честное комсомольское

Кузнецова Агния Александровна

Тревожное предчувствие шевельнулось в сердце Александра Александровича. Он напряженно ждал, пока откроется дверь.

В дверях стояла Екатерина Ермолаевна. Она взглянула на Алексея Петровича, на Александра Александровича и потом уже не отрывала от него взгляда.

Тот же – и совсем не тот. Тогда, в последнюю встречу, ему было двадцать лет. Молодой, нежный румянец играл на его щеках – теперь щеки бледные и там, где когда-то появлялись полудетские ямочки, залегли глубокие складки. Светлые волосы, как и прежде зачесанные вверх, поседели на висках. Постарел, очень

постарел. Лицо, утомленное страданием. Незнакомые две морщинки между бровями… А глаза те же: серые, с большими зрачками, с выражением жадной любознательности…

Почти о том же думал и Александр Александрович, взволнованно и медленно двигаясь к ней. Катя! Подсолнушек! Сколько долгих лет искал он ее, и вот она здесь, у него…

Александр Александрович протянул ей обе руки, но она не приняла их, прижалась головой к его груди и заплакала.

Алексей Петрович некоторое время с изумлением смотрел на эту сцену и, решив, что он лишний, незаметно вышел.

– Катя! Подсолнушек! – повторял Александр Александрович, осторожно прикасаясь к ее коротко стриженным вьющимся темным волосам.

Он отстранил ее от себя и еще раз жадно заглянул в лицо. Черные, чуть-чуть косящие глаза точно с тем же незабываемым выражением любви, преданности и заботы смотрели на него, и ему стало страшно снова потерять то счастье, которое вдруг заглянуло в его одинокую жизнь.

Инспектор

Письмо с заявлением десятого класса, отправленное Стешей и Зиной из города, дошло до Москвы как раз накануне отъезда в Сибирь одного из инспекторов Министерства просвещения. С резолюцией министра: «Присоединить к материалам для поездки в Сибирь. Разобраться» – это письмо было передано товарищу Павлову.

Так нежданно-негаданно менее чем через две недели с того момента, как в школе началась «история с десятиклассниками», в Погорюе появился инспектор Министерства просвещения Павлов.

Областной отдел народного образования предупредил по телефону дирекцию школы о его приезде. Нина Александровна только недавно возвратилась из своей поездки по Чехословакии и была ошеломлена теми событиями, которые без нее разразились в школе.

Она вызвала к себе Алевтину Илларионовну и, встретив ее ледяным взглядом, сказала:

– Ну-с, нахозяйничали?! Ваши художества даже до министерства дошли. Я спрашиваю вас, как это произошло? Как это произошло? – повторила она своим гортанным голосом.

Ноздри у нее от гнева раздувались, щеки горели. Небольшая голова с гладкими глянцевито-черными волосами была надменно закинута.

Алевтина Илларионовна стояла перед ней, как школьница, в виноватой позе, ссутулившись и безвольно опустив руки.

– Я думала, что вы будете рады его уходу, – наивно сказала она.

– Я? Рада? – еще больше возмутилась Нина Александровна. – При чем тут я или вы? О деле, о школе, о детях вы подумали? Доколе вы будете подходить к жизни с точки зрения личных симпатий и антипатий? Доколе вы будете стараться угадывать мои желания и попадать впросак?

Алевтина Илларионовна была не прочь исправить совершенное,

если бы нашла для этого возможный путь.

– Вы поговорите с Бахметьевым… Может быть…

– «Может быть»! – еще больше возмутилась Нина Александровна. – Сначала создать нетерпимые условия, а потом зазывать! Да что он, мальчик, что ли?..

– Ну, как хотите! Я тоже думаю, что не стоит, – приободрилась Алевтина Илларионовна.

Нина Александровна с изумлением посмотрела на нее и подумала: «До чего же неумна! Как можно было доверить ей школу?»

– Понимаете ли вы, что мы обязаны любыми путями возвратить Бахметьева в школу?

– Но сегодня в десятом классе уже новый учитель! – развела руками Алевтина Илларионовна.

– Пусть пока замещает Бахметьева. Он прямо с университетской скамьи, и ему полезна практика в школе…

Услышав, что в учительскую, расположенную напротив кабинета, вошло несколько человек, Нина Александровна замолчала. Из учительской в открытую дверь донесся разговор. Видно было, как Ксения Петровна со стопкой тетрадей уселась за длинный стол, накрытый красной материей. За этим же столом поместился и Алексей Петрович. У окна на диване расположилась с книгами старшая пионервожатая Тоня, худенькая блондинка в пионерском галстуке и с такими же алыми бантиками в косах, причесанных «корзиночкой».

– Восьмой класс вчера тоже делегацию к Алевтине Илларионовне посылал, – говорила Тоня, – просят вернуть Александра Александровича. А представители девятого, говорят, сегодня в районо отправились. Я уж уговаривала их, чтобы не вмешивались не в свое дело…

– Почему же не в свое, Тоня? – снимая очки и поворачиваясь к девушке, отозвалась Ксения Петровна. – Александр Александрович, как ты знаешь, с пятого класса их математике обучал – следовательно, дело это их, кровное. А тебе, Тоня, я давно хотела сказать: нет, видно, у тебя молодого полета, смелости.

– И возраст у тебя для раздумья подходящий, – вмешался Алексей Петрович. – Правду от неправды уже давно пора научиться отличать.

– Тоня, зайди сюда! – крикнула Нина Александровна, не скрывая того, что слышала разговор в учительской.

Но раньше Тони в дверях кабинета появился Павлов. Нина Александровна никак не ждала его к первому уроку, и она сразу поняла, что к ним в Погорюйскую школу Павлов явился в связи с историей о «глухом учителе». Ясно, конечно, что инспектор прежде всего заинтересуется десятым классом, а там как раз первый урок математика и должен прийти новый учитель.

Когда прозвенел звонок и десятиклассники, подозрительно чинно стоявшие у стен и у дверей, стали заходить к себе в класс, Нина Александровна все же попыталась отговорить Павлова от посещения этого урока.

– Боюсь, Борис Михайлович, что вам будет неинтересен этот урок, – сказала она уже у дверей класса. – Молодой учитель идет туда первый раз.

– Не беспокойтесь, Нина Александровна, – слегка поклонился ей Павлов.

Он стоял посередине коридора, рядом с Ниной Александровной. Ребята заметили постороннего пожилого человека и успели беззлобно посмеяться над его полнотой.